Стеклодувы - читать онлайн книгу. Автор: Дафна дю Морье cтр.№ 80

– Нет, – заявила я. – Все отправляются назад. Пока еще ничего не кончилось. На улицах все еще сражаются.

Я видела бледное, испуганное лицо вдовы, которая смотрела с верхней площадки лестницы на раненого человека.

Собаку я заперла в кухне – объедки, раскиданные по полу, успокоят ее на некоторое время. Я слышала, как Эдме уговаривает остальных вернуться в задние комнаты и ждать, пока все не успокоится.

Весь остаток дня и всю ночь напролет в городе продолжали сражаться, а на следующее утро около семи часов мы услышали мушкетные выстрелы на улице возле нашего дома и стук копыт кавалерии.

Мы, конечно, снова заняли наш наблюдательный пост возле окна и увидели, что вандейцы вернулись на нашу улицу, однако на сей раз они не были похожи на победителей. Они бежали со всех ног в поисках спасения. Мужчины, женщины, дети – все мчались по улице, в ужасе раскрыв рот, простирая руки, а следом скакали наши гусары и рубили их саблями, не щадя никого. Женщины дико кричали, слышался плач детей, но все заглушали торжествующие, победоносные крики гусар.

– Так их… бей их… бей… – в ярости твердила Эдме, а потом снова схватила мушкет и выстрелила наугад в бегущую толпу. Кто-то упал, и его немедленно затоптали бегущие сзади.

Вслед за гусарами показался отряд Национальной гвардии, они тоже стреляли, и вдруг я увидела Пьера. Он был безоружен, рука у него висела на перевязи, камзол был изорван в клочья, и он кричал во весь голос: «Стойте! Прекратите! Здесь женщины и дети! Прекратите эту бойню!»

Эмиль высунулся из окна, возбужденно смеясь.

– Мы здесь, папа! – звал он. – Посмотри, мы здесь, у нас все в порядке.

Эдме, прицелившись, подстрелила еще одного вандейца, который спрятался в дверном проеме, а его товарищ выстрелил в ответ, наугад, не зная даже, куда стреляет, и побежал по улице вслед за другими.

Пуля поразила Эмиля, попав ему прямо в лицо, и он упал навзничь в мои объятия, кашляя и заливаясь кровью.

Больше он не издал ни звука, а снизу все слышался визг вандейских женщин, которых рубили наши гусары.

Пьер не видел выстрела, который сразил его сына. Он по-прежнему стоял на улице, взывая к своим сотоварищам, которые не обращали на него никакого внимания: «Прекратите убийство! Остановите гусар! Пусть не трогают женщин и детей!»

Я стояла на коленях, прижимая к себе Эмиля и раскачиваясь взад и вперед, совсем как та вандейская женщина, которая нашла на улице своего убитого мужа.

– О Агнец Божий! – бормотала я. – О Агнец Божий, ты, который взял на себя бремя наших грехов, сжалься над нами. Смилуйся над нами… Смилуйся…

Где-то в дальнем конце улицы послышались приветственные клики и звуки «Марсельезы», которую запели наши люди.

Всякое сопротивление было сломлено в пятницу к полудню, тринадцатого декабря, и повстанческая армия в беспорядке отступила на юг к Луаре, не оставив в Ле-Мане ни одного вандейца, если не считать женщин и детей, а также больных, раненых и убитых.

Я не говорю о тех первых днях, которые последовали за сражением, просто потому, что милосердная память удержала в себе не так уж много событий. Скорбь об Эмиле, попытки утешить сраженную горем мать и навести какой-то порядок в доме – вот что заполняло все наше время. Помню, что Пьер, убедившись в том, что больше ничего не может сделать для сына, опустился на колени возле раненого и ухаживал за ним, пока тот не умер; пример брата, который старался утолить таким образом свое собственное горе, придавал нам мужества, помогая пережить все последующие дни.

Победа, несмотря на то что она была полной и окончательной, повлекла за собой такие ужасы, что их лучше всего забыть.

Наши солдаты, обозленные предшествующими неудачами, действовали по принципу «око за око, зуб за зуб» не только когда дело касалось преследования противника, но и по отношению к женщинам и детям, оставшимся в городе. Муниципальные власти еще не вернулись из Шартра, и группа горожан, в числе которых был и Пьер, образовала некое подобие администрации, чтобы попытаться восстановить порядок. Однако основная масса населения города нисколько не помогали им в этой работе. Их дома были разорены и разграблены, так же как и наш, и в этих несчастных пленниках, оставшихся в городе, они нашли объект для мщения и ненависти. Я благодарила Господа Бога за то, что мне не довелось присутствовать при одной ужасной сцене: группу женщин с детьми – их было больше двадцати – выловили на дорогах и собрали на площади Якобинцев, и жители Ле-Мана, как мне потом рассказала Эдме, перебили их всех до одного с помощью гусар. Подобные сцены никак не могли утешить человека в горе, не могли они и воскресить мертвых. Они лишь увеличивали бремя скорби. В субботу я отправилась в город, чтобы поискать хлеба для семьи, и стала свидетельницей ужасного зрелища: груду мертвых тел закидывали на телегу, словно мусор, чтобы отвезти куда-то и похоронить. На самой верхушке этой кучи я увидела распростертое тело в сбившихся на голову зеленых юбках – это была наша рыжеволосая квартирантка.

В пятницу ненадолго появился Мишель. Он ни о чем меня не спросил, даже не удивился, что я в Ле-Мане, настолько все мы потеряли счет дням и времени вообще. Вместе со своим отрядом – они потеряли около двадцати человек в стычках с вандейцами – он затаился где-то в окрестностях города, дожидаясь момента, когда можно будет соединиться с республиканскими войсками. Теперь же, когда вандейцы были окончательно разбиты и обращены в бегство, он спешил вернуться в Мондубло, чтобы сообщить местным властям о разгроме мятежников.

– Два месяца тому назад почти двести тысяч мятежников переправились на эту сторону Луары, – сообщил нам Мишель. – Они смогут считать себя счастливыми, если на тот берег вернутся тысячи четыре из тех, что уцелели и бродят по округе. Да им и не удастся особенно порадоваться, когда вернутся домой, ибо наши войска получили от Конвента приказ сровнять с землей каждую деревню. От Вандеи не останется камня на камне.

Всему западу было оставлено страшное наследие: ненависть. Даже те вандейцы, которые не пошли в поход с остальными, а мирно оставались дома, все равно были виноваты. Не было среди них правых и невиновных, независимо от пола или возраста. Старейший из старых должен был расплачиваться наряду с самым крошечным младенцем. Таков был приказ. К счастью, некоторые из наших генералов, в том числе и Клебер, которому впоследствии было суждено стяжать громкую славу, возражали против жестокости полученных приказов, и поэтому подчиненные им войска не совершали особых зверств. Остальные же командиры не отличались подобной гуманностью. Так же как мой брат Мишель, они считали, что единственный способ подавить мятеж раз и навсегда – это уничтожить потенциальных бунтовщиков всех до единого.

Я целую неделю провела с Пьером и его несчастной семьей, помогая им всем по мере возможности. Потом из Шен-Бидо приехал Франсуа, чтобы забрать меня домой, и мы взяли с собой двух младших мальчиков вместе с их собакой и щенками. Моя невестка, убитая горем, не хотела расстаться с Пьером, и Эдме осталась в Ле-Мане, чтобы ухаживать за ними обоими.