— До свидания, Льюворн, — мрачно повторил Карфэкс.
Хозяин гостиницы замешкался, протянул было доктору руку, но тут же отдернул ее и, пройдя через холл, вышел из дома. Доктор, произнеся с отвращением: «Тьфу!», распахнул окно, чтобы проветрить библиотеку. Он вернулся к хижине, но за то время, что он отсутствовал, небо затянули тучи, да и после вторжения незваного гостя он уже не мог предаваться приятным размышлениям. «О, черт возьми, — пробормотал он раздраженно, смахнув с подзорной трубы паука, которого в любое другое время принялся бы с интересом изучать. — Пусть Линнет Льюворн сама занимается своими делами». И тем не менее прощальные слова хозяина гостиницы вызвали у него в памяти тот эпизод, когда Линнет в роли королевы урожая внезапно упала с воза и могла бы серьезно пострадать, если бы не находчивость бретонского парня, стоявшего рядом.
«Случайность ли, подстроенный ли несчастный случай, но это было ловко сработано», — подумал доктор и вдруг замер на месте, пораженный одной мыслью. Разве он не описывал год назад точно такой же случай бедному Ледрю? Разве много веков тому назад одна королева не покрывала свою вину именно таким образом?
— Будь я… — Доктор, резко оборвав готовое вырваться проклятие, повернулся на каблуках и поспешил к дому.
Только когда он подошел к книжным полкам, то вспомнил, что все томики, где излагается подобный случай, который, конечно же, не был связан ни с каким возом сена, он сам же на несколько месяцев отдал мистеру Трежантилю из Пенквайта.
Доктору стало ясно, что именно произошло. Трежантиль, который, подобно другим его пациентам, подбирал тонизирующее средство по своему вкусу, превысил прописанную ему дозу исследований местных карт и документов, касающихся старинных майоров: он начал внимательно читать легенды о Тристане и, что еще более неэтично, наверное, с жаром пересказывал их своему наивному ученику. Одно дело — «Робинзон Крузо», и совсем другое — поэмы двенадцатого века. Пожалуй, нужно проучить Трежантиля и посадить его на рыбную диету, да еще заставить пить молоко с содой вместо вина. Во всяком случае, эти уроки английского надо пресечь в корне, чтобы переводы глубокомысленно не обсуждались учителем и учеником в присутствии романтично настроенной хозяйки «Розы и якоря». Шагая в гору к конюшне, доктор Карфэкс размышлял о том, кто будет сильнее огорчен этим неожиданным выездом в три часа дня, да еще после напряженного утра, — он или Кассандра.
ГЛАВА 18 Любовный дуэт
Там погребенная любовь живет
И память о любовниках былых.
[41]
— Скажи мне, скажи, когда ты впервые…
— Впервые?..
— Когда ты впервые почувствовал… ну, в самый первый раз…
Амиот, а именно ему был задан этот неизбежный вопрос, старый, как сама любовь, или моложе ее на несколько минут, растянулся на земле, подмяв папоротник, и, прикрыв глаза, следил за жаворонком, который пел, выписывая спирали в сияющей вышине, и вдруг резко ринулся вниз.
— Первого раза не было… Ах нет, был! Правда, это был всего лишь трепет, когда ты дотронулась до меня — в тот день, когда я мыл спину губкой.
— Да, да. — Склонившаяся над ним Линнет кивнула.
Она задержала его руку, которой он водил по своему лбу, и притянула ее к себе, но он отнял руку.
— Дай-ка мне подумать… А еще… когда месье Ледрю указал вниз с вершины горы, что-то как будто разбилось, вот здесь. — Он снова дотронулся до лба. — Это было… как бы тебе сказать… Как будто кто-то разбил флакон с духами… Но это был запах чабреца, по которому ступали наши ноги, а еще была музыка, и я почувствовал прикосновение на своем лице и волосах, словно чьи-то пальцы играли какую-то мелодию. И тогда у меня с губ сорвалось то слово…
— Какое слово?
— Название. Я никогда не слышал его прежде.
— Что за название?
— Название места — вот этих лесов, что над нами. Лантиэн.
Линнет немного помолчала. «Это было чудо», — думала она. Затем вслух произнесла:
— Но у меня было еще удивительнее. Перед тем как я тебя увидела, примерно за минуту до того, я услышала, как произнесли имя. И это было твое имя — Амиот. Оно влетело в старое окно, которое я как раз открыла. Нет, теперь, когда я об этом думаю, — оно не влетело, а скорее зазвучало, как те аккорды, которые ты извлекал из своей скрипки, касаясь струн. И сердце мое тоже зазвучало от этого, сильно забилось, и раньше, чем ты, да, раньше, чем ты, я пробудилась и ожила. Да, еще до того, как мои пальцы дотронулись до тебя, когда в руке твоей была губка, — даже раньше, чем я тебя увидела. Но расскажи мне, что произошло дальше.
— В ту минуту, как это слово слетело с моих уст, я увидел экипаж, мчавшийся по дороге. И я побежал и начал кричать. У меня вырвался такой вопль! Я даже не узнал собственного голоса.
— Да! Это оттого, что в ту минуту ты родился заново: превратился из мальчика в мужчину. Совсем неожиданно — да? — ты вдруг смог подчинить себе лошадей.
— Я никогда не узнаю, как это произошло. Видишь ли, я родился на крошечном острове, где не было ни одной лошади — только несколько несчастных осликов, которые таскали наши повозки с рыбой.
— Однако в то мгновение ты почувствовал, что ты — повелитель лошадей!
— Я не знал этого — просто закричал. Но с тех пор меня действительно слушаются лошади — меня, который ни разу не сидел в седле! Даже теперь я не уверен, что смог бы ездить верхом. Но я могу им приказывать, мне стоит лишь прошептать. Мистер Бозанко может подтвердить это. Для меня это загадка.
Они немного помолчали, потом Линнет снова обратилась к своему возлюбленному:
— Слушай же. Положи голову мне на грудь и слушай, теперь моя очередь рассказывать. Когда экипаж бешено раскачивался, а обезумевшие лошади неслись по дороге, я приготовилась к смерти. Вцепилась в поручни и прощалась со всем миром. Я услышала твой крик, увидела фигуру, твою, черную на сверкающей дороге. Говорят, что в последнее мгновение перед утопающим мелькают воспоминания. Амиот, взгляни на меня и ответь. Тебе когда-нибудь приходило в голову, что ты и я жили прежде — быть может, много раз, чтобы снова родиться, целоваться, вдохнуть в другого свою душу через уста, чтобы обладать друг другом и умереть? Подумай, любовь моя, и помоги мне, если можешь.
— Я не могу думать, Линнет, когда моя голова лежит у тебя на груди. Я только изумляюсь и мечтаю.
— Помечтай еще немного. Потому что мне нужно многое тебе рассказать. Ты помнишь, как потом лежал на дороге, а я склонилась над тобой и пыталась тебя разбудить, а кровь из моего пореза над бровью капала на тебя, так что даже дождь не успевал ее смывать, и над нами стояла туча, как натянутое полотно, и я склонялась над тобой, трогала тебя, взяла твою голову в руки? Но на самом деле — да, я это видела — я сидела где-то наверху, высоко, как на верхнем ярусе в театре; а ты, обнаженный, с голой грудью и бедрами, лежал в тени от занавеса. Лежал, вытянувшись на песке, на окровавленном песке. Потом все закончилось, и мы снова оказались в Замке Дор, и доктор Карфэкс подошел, чтобы помочь тебе. Но в ту ночь ты приснился мне, и я внезапно проснулась, словно в лихорадке. Мне снилось, что я иду к тебе по горящему мосту и путь мне преграждают. Я никак не могла до тебя дойти. Кажется, я кричала от муки, а потом вдруг проснулась, и рядом со мной лежал старик, и ноги его обжигали, как горящий мост.