— Ими занимается ФСБ, — услышал он в ответ, —
и я уже ничего не могу сделать.
— Почему не вы? — удивился Дронго.
— Не знаю. Таков приказ начальства: передать обоих
задержанных сотрудникам ФСБ.
— Но Хатылева должны допросить вы, и никто другой. Он
причастен к убийству Труфилова, — напомнил Дронго.
— У меня приказ заместителя генерального
прокурора, — сухо сообщил Всеволод Борисович, — а приказы не
обсуждаются.
— Когда вы должны их передать ФСБ?
— Завтра утром.
— В котором часу?
— В десять или в одиннадцать, как только за ними
приедут. А мне еще надо оформить все документы.
— Завтра в девять давайте отправимся с вами в тюрьму и
допросим обоих, — предложил Дронго, — можно даже в половине девятого.
От этого зависит выступление Рогова в немецком суде. Вы должны позвонить ему до
того, как начнется заседание. Так что приезжайте в тюрьму в половине девятого.
Выпишите на меня пропуск как на вашего помощника. В девять мы должны быть на
месте. Сотрудники ФСБ подождут вас в прокуратуре. Вы приедете туда в десять или
одиннадцать. В Берлине в это время будет девять.
— Вечно вы впутываете меня в истории, — вздохнул
Романенко. — Ладно. Согласен. Как у вас дела?
— Чуть лучше, чем у бандита, которого застрелила Галина
Сиренко.
— Вы по-прежнему отказываетесь от охраны? Тогда наняли
бы частных телохранителей.
— Обязательно. Обращусь в агентство «Чагчаран», —
пошутил Дронго, — кажется, там есть подходящие кандидаты.
— Утром буду вас ждать у тюрьмы.
Дронго положил трубку и снова принялся за работу. От
напряжения и усталости слипались глаза. Но полученные результаты были
ошеломляющими, и сон как рукой сняло.
— Неужели такое возможно? — прошептал он,
потянувшись к телефону, но тут же убрал руку.
— Еще не время, — подумал Дронго, — пожалуй,
мне предстоит сыграть самую интересную в моей жизни партию.
Этой ночью он спал в гостиной. Спал, как всегда, чутко и
скорее почувствовал, чем услышал, когда в первом часу ночи в гостиную вошла
мать Вейдеманиса. Она поправила на нем одеяло и, наклонившись, поцеловала в
голову. Затем вышла, а он еще долго не мог уснуть, понимая, в каком состоянии
сейчас эта старая женщина. В пятом часу утра его разбудило какое-то движение за
дверью. Он догадался, что это Галина. Она почему-то не входила, а он
прислушивался к биению собственного сердца. Как быть, если она войдет? Как
отказать женщине после всего, что с ней случилось? В то же время он не хотел ее
обманывать. Она была прекрасным товарищем, но не волновала его как женщина. А
притворяться он не умел. Только бы она не вошла. И, словно угадав его мысли,
Галина тихонько вернулась к себе.
Дронго снова заснул. Вот уже много лет он каждую ночь видел
сны. И хорошо их помнил. Сны были необычные, даже несколько странные, и Дронго
их записывал в блокнот с изображением панды, который купил специально для этой
цели.
Утром он поднялся раньше всех, быстро побрился, принял душ,
выпил чашку чая и уже в восемь часов вышел из дома, чтобы в половине девятого
встретиться с Романенко возле тюрьмы. Наступило двенадцатое мая.
Москва. 12 мая
— Как вы думаете, почему я соглашаюсь на ваши
невероятные предложения? — спросил Романенко у Дронго.
Они сидели в одной из комнат тюрьмы, ожидая, когда приведут
Хатылева.
— Может быть, вам просто нравится со мной
соглашаться, — пошутил Дронго.
— Прекратите, — отмахнулся Романенко, — я
серьезно.
— Я тоже серьезно. Надеюсь, вы понимаете, что я не
собираюсь вам помешать. Скорее пытаюсь помочь.
— С кем вы встречались десятого числа? — вдруг
спросил Романенко.
— А почему вы спрашиваете?
— Разное говорят, — сказал Романенко, — одни
утверждают, что вы встречались с Генеральным прокурором, другие — что с
директором ФСБ. Третьи — что с главой президентской администрации. А мо-жет
быть, с самим президентом?
— Откуда такие слухи?
— Не знаю. Все считают, что вы выполняете чье-то
задание. Лично меня просил о сотрудничестве Генеральный прокурор, но, насколько
мне известно, с вами он не встречался.
— Я вообще ни с кем не встречался, — сказал
Дронго, — если не считать генерала Потапова из ФСБ, моего старого
знакомого.
— Возможно, это лишь слухи, — сказал Романенко.
В это время ввели Хатылева.
— Садитесь, Хатылев, — сказал Романенко, когда
конвоир вышел, — нам нужно с вами поговорить.
— Я подам жалобу прокурору, — заявил Хатылев,
усаживаясь на стул, — ваша сотрудница избила меня при задержании.
— Не валяйте дурака, — сказал Дронго, —
во-первых, вас избила не сотрудница Романенко. Он следователь прокуратуры, а
она майор милиции. Во-вторых, она ваша близкая знакомая, и у нее были на то
причины сугубо личного характера. И наконец, в-третьих, советую вам не подавать
такой жалобы. Сокамерники могут это истолковать по-своему, мол, вы не мужчина,
если позволили женщине себя избить, и сами знаете, что в этом случае будет.
— Нет, — испуганно сказал Хатылев, — не нужно
ничего говорить. Я не буду подавать жалобы.
— Прежде чем вас передадут сотрудникам ФСБ, —
продолжал Дронго, — хочу задать вам несколько вопросов. Кто, кроме Попова,
с вами встречался? Только без вранья.
— Очеретин и Шпицын. Я вам все рассказал. Больше я
никого не знаю.
— Вы умный человек, Хатылев, — сказал Дронго, —
хотя и подлец. Так что подумайте и постарайтесь вспомнить, как вел себя Попов,
когда возникала непредвиденная ситуация. Сразу говорил, что надо делать, или
спустя некоторое время?
— Сразу он никогда ничего не говорил. Был очень
осторожен. Указания давал только на следующий день. По телефону. В лучшем
случае через несколько часов.
— Все ясно. — Дронго переглянулся с
Романенко. — Теперь вспомните свой разговор с ним о Галине Сиренко. Где он
происходил? У него дома?
— Нет. В какой-то полутемной квартире.
— Вы уверены, что он был там один? И почему в темной?
Свет отключили?
— Не знаю. Горели только светильники, шторы были
задернуты. Я подумал, что так и надо, и ни о чем не стал спрашивать.
— А когда вы узнали про Труфилова? При каких
обстоятельствах Галина вам про него рассказала? — спросил Дронго.
— Я скажу, только вы ей не говорите.
— Не буду. Не ради такого мерзавца, как вы, а ради нее,
чтобы не нервничала.
— В постели, — выдавил Хатылев, — она всегда
откровенничала в постели.