Он вздохнул. Допил свой кофе.
— Прекрасный напиток, — пробормотал Факир, —
боюсь, что такого качества не будет в их местной шарашке. Ну, где ваша машина с
чешскими полицейскими? Пойдемте туда. Я уверен, что мои адвокаты сумеют
доказать, какие чудовищные нравы царят в российских тюрьмах, куда меня нельзя
экстрадировать ни при каких обстоятельствах. И меня оставят в чешской тюрьме. А
по сравнению с нашими родимыми казематами это почти курорт. Просто Карловы
Вары. Я уж не говорю, что здесь дышится гораздо лучше, чем в могиле Знахаря. Вы
взяли меня в хорошее время и в хорошем государстве. Кстати, я надеюсь, что моих
помощников выдадут России. Ведь турецкие тюрьмы — еще хуже.
— Документы уже оформляются, — сообщил
Дронго, — их выдадут на следующей неделе.
— Прекрасно, — Факир поднялся, оглядел
кафе, — это был изумительный отель. Он останется в моей памяти как лучшее
воспоминание. Между прочим, я не оплатил последние два дня. Полагаю, что теперь
за меня обязан заплатить Интерпол. Или вы думаете иначе?
Он улыбнулся своему собеседнику. Дронго поднялся следом. И
тоже улыбнулся. Свою партию он закончил. И эндшпиль остался за ним.
— Чему вы улыбаетесь? — спросил Факир. —
Неужели получаете удовольствие от самой «охоты»? Вам нравится сажать в тюрьму
таких людей, как я? Это уже элементы садизма.
— Да, — ответил Дронго, — мне нравится дело,
которым я занимаюсь. Вы же сами сказали, что я Факир на все времена. Вот я и
стараюсь. Изо всех сил.