Сашенька - читать онлайн книгу. Автор: Саймон Себаг-Монтефиоре cтр.№ 12

— Самуил, ты? — послышался низкий грудной голос. В крохотной кухоньке у плиты стояла жена раввина, Мириам, в шелковом халате.

— Сашеньку арестовали, — сообщил Самуил.

— О горе мне! — заплакала Мириам в голос. — Перед светом еще темнее мгла! Это наше наказание, наша геенна огненная! Наказание за детей, которые забыли Бога, отступники! Мы-то уже давно умерли, а человек, слава Богу, может умереть только один раз. Мой сын Мендель — анархист-безбожник; Ариадна — заблудшая овца, которая, храни ее Всевышний, каждую ночь полуголая уходит из дому! А сейчас в беде и наша Сашенька, наше золотко!

В детстве у Сашеньки были золотистые локоны, поэтому бабушка и дед продолжали называть ее золотком.

— Ну, не будем терять времени даром. — Старуха стала наливать мед в тарелку.

— Что это вы затеяли?

— Медовик и куриный супчик для Сашеньки. В тюрьму. Благодаря домашним кумушкам им уже было все известно.

Цейтлин чуть не расплакался — пока он звонил министрам, жена старого раввина пекла медовик для своей внучки. Ему даже не верилось, что это родители Ариадны. Как мог вырасти такой тепличный цветок на этом еврейском дворе?

Он наблюдал за Мириам, как раньше наблюдал за собственной матерью на их кухне в доме, находившемся в черте оседлости.

— Мне даже неизвестно, за что ее арестовали, — прошептал Цейтлин.

Цейтлин гордился, что никогда не был по-настоящему православным.

Не было в этом необходимости. Будучи купцом первой гильдии, он имел право оставаться в Петрограде, несмотря на то что он еврей, — и незадолго до начала войны его повысили до ранга тайного императорского советника, который приравнивался к чину генерал-лейтенанта согласно Табели о рангах. Но несмотря ни на что, он оставался евреем, осторожным, но все-таки евреем. Он до сих пор помнил мелодию Кол-Нидр и волнение, когда задаешь Четыре Вопроса на Пейсах.

— Самуил, на тебе лица нет, — сказала Мириам. — Сядь! Выпей!

Она дала ему стопку вишневки, барон залпом выпил, чуть тряхнул головой, вернул теще пустую стопку и поспешил вниз, на ходу принимая у Пантелеймона свою бобровую шубу и шапку. Теперь он был готов действовать.

10

В лунном свете тускло поблескивал лед на замерзшем канале. Сани ротмистра Сагана остановились у здания Департамента полиции на Фонтанке, 16. Саган лифтом поднялся наверх, миновал два контрольных пункта и вошел в святая святых — Охранное отделение. Даже глубокой ночью «сливки» охранки работали не покладая рук — молодые чиновники в пенсне и синей форме разбирали картотеку (голубые карточки для большевиков, красные — для эсеров) и вносили новые имена в гигантскую таблицу революционных групп.

Саган был одной из восходящих звезд охранки. Он мог без труда, даже во сне нарисовать всю структуру большевистской партии во главе с Лениным и назвать поименно всех ее руководителей, даже недавно вошедших в состав центра. Мгновение он помедлил, чтобы насладиться успехом, — вот, извольте: за исключением Ленина и Зиновьева, весь Центральный комитет, избранный в Праге в 1912 году, плюс шестеро большевиков-депутатов Государственной Думы, — все пребывают в ссылке. Большевики слишком слабы, чтобы даже думать о революции. То же с меньшевиками — как организованная группа они подавлены. Эсеры — разбиты.

Осталось раздавить еще несколько большевистских ячеек.

Дальше по коридору, в кабинетах, над колонками тайных знаков склонились немытые головы шифровальщиков; старомодные, украшенные бакенбардами офицеры, переведенные из провинции, изучали план Выборгской стороны — готовили облавы.

«В тайной полиции всякому дело сыщется», — подумалось Сагану, когда он увидел коллегу, исповедовавшего ранее революционные взгляды, но недавно переметнувшегося на сторону правительства.

В блокноте Сагана имелись подробные сведения о бывшем «медвежатнике», который стал специалистом охранки по взлому дверей в квартиры, и об итальянском аристократе-гомосексуалисте (а на самом деле сыне еврея-молочника из Мариуполя), который оказался незаменим при допросах, требующих особой деликатности… «А я, — подумал Саган, — тоже дока в своем деле — вербовке агентов среди революционеров. Я хоть Папу Римского могу завербовать, чтоб шпионил за Господом Богом». Он велел принести отчеты о проведенных нынешней ночью облавах и отчеты филеров о слежке за евреем Менделем Бармакидом и его племянницей, девицей Цейтлиной.

11

Аромат розовой воды и благовоний в салоне князя Андроникова так ударил в нос Цейтлину, что у того закружилась голова и стало ломить в груди. Он взял бокал шампанского и залпом выпил: необходимо было набраться смелости. Он стал вглядываться в лица присутствующих, приказав себе сохранять подобающую мину.

«Неужели всем известно, зачем я здесь? Неужели новости о Сашеньке достигли салона? — задавался он вопросами. — Надеюсь, что нет». В комнате было не продохнуть: дельцы в рубашках с отложными воротничками, в сюртуках, увешанных медалями, курили сигары, но даже они терялись меж голых женских плеч и румяных девушек с яркими щечками и розовыми губками, в бархатных платьях, украшенных гвоздиками.

Женщины курили сигареты с золотыми мундштуками.

Барона отпихнул в сторону тучный господин, бывший министр Хвостов.

— Это лишь вопрос времени, пока государь не назначит действительно представительное министерство, — так не может продолжаться вечно, верно, Самуил?

— Почему не может? Так продолжается уже больше трехсот лет. Может, система и не идеальна, но она прочнее, чем кажется. — В жизни Цейтлина, как бы ни ложилась карта, он неизменно оставался в выигрыше. Так будет всегда, так предначертано в Книге Жизни. Он уверял себя, что все будет хорошо — у него и у Сашеньки.

— Может быть, ты что-нибудь слышал? — не отставал Хвостов, хватая Цейтлина за руку. — Кого он собирается назначить? Так не может продолжаться, правда, Самуил? Я знаю, что ты со мною согласен.

— Где Андроников? — Барон высвободил руку.

— В дальних комнатах… к нему не пробраться! Слишком много людей. И еще…

Но Цейтлин уже нырнул в толпу. От жары и благовоний нечем было дышать. Мокрые от пота мужские ладони скользили по нежным, бледным спинам дам. Сигарный дым был настолько плотным, что образовал едкую пелену: наполовину смертельную, наполовину изысканную.

Генерал-губернатор, старый князь Оболенский, настоящий дворянин, и двое из рода Голицыных тоже были здесь.

«По уши в дерьме», — подумал Цейтлин. Какая-то красавица, явившаяся в компании заместителя министра внутренних дел, нового военного министра и великого князя Сергея, целовалась в губы на глазах у всего честного народа с Симановичем, секретарем Распутина.

Цейтлину это совсем не понравилось, он подумал о раввине с Мириам, которые остались дома. Они бы никогда не поверили, что российский двор докатится до подобного разврата. Среди сплетений рук, ног и шей Цейтлин заметил крошечный, навыкате глаз с такими густыми ресницами, что они, казалось, склеились между собой. Он был уверен, что глаз, как и все остальное тело, принадлежит Мануйлову-Манасевичу, опасному барышнику, урожденному еврею, который иногда был лютеранином, иногда православным, но чаще всего — полицейским осведомителем, а сейчас стал правой рукой председателя Совета министров Штюрмера.