— Конечно. Ты же Татьяну лучше знаешь, — невинно сказал Купцов, не поднимая глаз от какой-то справки.
— Да, — категорически произнес Петрухин. Но тут же осекся, недоуменно посмотрел на табачные крошки, рассыпанные по столу, смахнул их на пол.
— Ладно, — сказал он наконец. — Ты что, не хочешь помочь человеку?
— Не знаю, — ответил Купцов.
— Ну и ладно, — легко согласился Петрухин. — Я сам.
Он поднялся со стула и вышел. Из коридора донесся его свист.
* * *
Вечером в квартире Петрухина раздался звонок в дверь. Дмитрий сидел в это время перед телевизором, пил пиво. В «ящике» кто-то что-то выигрывал: то ли автомобиль за угаданное слово, то ли миллион за то, что попал пальцем в небо. Петрухин совершенно не вникал в происходящее на экране. Телевизор жил своей жизнью, Дмитрий Петрухин своей.
Когда раздался звонок, он вздохнул тяжко и пошел открывать. Он уже знал, кого увидит в «прицеле» глазка… Он не ошибся — на лестничной площадке стоял Купцов, корчил глазку рожи, показывал язык.
— Интеллигенция, — вздохнул Петрухин, распахивая дверь. — Что, инспектор Купцов, совесть заела?
— Совесть, инспектор Петрухин, не вша, заесть умного человека категорически не могет. Но кусает — сволочь! — больно… Пивом угостишь?
— Нахлебник, — сказал Петрухин. — Нахлебник. Дармоед. Интеллигент.
Спустя пять минут они уже пили пиво и говорили о той, которая «разбивает сердца».
— А я ведь, — сказал Петрухин, — зашел к Брюнету. Ты посоветовал: спроси у Брюнета сам, и я спросил. Что, говорю, за дела, Витя? Если, говорю, она стерва и верить ей нельзя — на кой ляд ей помогать? А Брюнет, гляжу, что-то замялся… Ну, говорю, телись. Трахаешь эту Лису? Он и раскололся. Есть, говорит, такое дело. Относясь, дескать, с огромным пиететом к общечеловеческим ценностям в виде траха… да, гребу Лисоньку мало-мало. — Купцов усмехнулся, а Петрухин продолжил:
— Вообще-то, отношения у них давние. Завязались еще когда Таня жила со своим художником. Так что слова о любви неразделенной и безнадежной — это так, для разговора… На самом деле имел ее гражданин Брюнет еще на заре перестройки. И вроде как даже какие-то серьезные намерения у него были. Но заметил он вдруг, что…
— Она разбивает сердца? — спросил Купцов.
— Кхе… это вы, Леонид Николаич, литературно выражаетесь. Как и олигарх Голубков, кстати. А проще сказать, что заметил Брюнет за Лисой привычку хвостом крутить перед мужиками. Причем совершенно бескорыстно.
— Что значит — бескорыстно? — удивленно спросил Купцов.
— А это значит, что даже не рассчитывая мужика заклеить или хотя бы перепихнуться, Лиса все равно крутит хвостом. Нравится ей ощущать вокруг себя возбужденных кобельков. Понятно?
— Понятно, Дима… есть такой тип дамочек. Что ж — это объясняет, почему Брюнет назвал ее стервой, но совершенно не объясняет, почему он хочет ей помочь? По старой памяти, что ли? Петрухин налил пиво в бокал и сказал:
— По новой, Леня, по новой.
— Что — «по новой»?
— Они опять сошлись.
— Интересно.
— Да ничего особо интересного нет, Ленчик. Со слов Брюнета, совершенно случайно встретились нос к носу в «Европе». Ну и взыграло ретивое. Седина, как говорится, в бороду, а бес — в ребро.
— Понятно. Хотя такое поведение недостойно высокого звания российского олигарха. Как думаешь, Митя?
— Конечно, недостойно… Наши олигархи — цвет нации и сплошь высоконравственные люди. Но ведь это еще не все, Леня. Это еще не все.
— Что еще?
— Звонки Лисе начались спустя неделю после того, как они встретились с Брюнетом в «Европе».
— И она увязала звонки с началом возобновления отношений? — заинтересованно спросил Купцов.
Петрухин кивнул:
— Да. Она почему-то увязала эти события. Потом села на Брюнета верхом: я, мол, обычный, никому не нужный агент по недвижимости. Мне никто и угрожать не может. Я никому жить не мешаю… Значит, звонки так или иначе связаны с тобой, Витюша.
— А что Брюнет?
— Брюнет сначала хотел ее послать, но она сказала, что напишет заявление в ментуру… И укажет там на связь с Брюнетом, как на возможный источник опасности.
Купцов рассмеялся и сказал:
— Вот теперь я понял слова Брюнета. Насчет «вы с ней поосторожней».
— Она разбивает сердца, — сказал Петрухин и засвистел.
— Идеи есть? — спросил, морщась, Купцов. Петрухин пожал плечами:
— И да, и нет. Фактически, у нас очень мало фактов.
— Да, — согласился Купцов. — Ты хоть предложил ей поставить дома АОН с диктофоном?
— Не только предложил, а сам и поставил.
— Когда успел?
— Успел… Уже стоит и исправно работает. Осталось дождаться звонка. Если, разумеется, он будет.
— Если не будет, то все вопросы отпадут, — сказал Купцов.
— Вопросы, напротив, останутся, — не согласился Петрухин. — Вот ведь в чем изюминка.
— Пожалуй, ты прав. Даже и не знаю, что предпочтительней.
Зазвонил телефон. Петрухин протянул руку, взял трубку:
— Але.
Когда он услышал ответ, лицо его изменилось. Сначала оно стало заинтересованным, потом — напряженным. Потом он весело сказал:
— Отлично, диктуй номер. Завтра же мы им займемся… А когда ты вернешься со своей фазенды? В понедельник? Ладушки. Возможно, к понедельнику я уже смогу что-то тебе сообщить об этой Любовнице.
Сказав еще несколько незначительных фраз, скорее для того, чтобы произвести впечатление на женщину, чем для дела, Дмитрий закончил разговор. Трубку домашнего радиотелефона он положил, не глядя, прямо в маленькую лужицу пива. Купцов трубу из лужи вытащил.
— Был звонок? — спросил Купцов. — Любовница?
— Да. Буквально пять минут назад. Тот же голос, те же угрозы.
— Аппаратура сработала?
— Да. Номер зафиксирован, разговор записан.
— Отлично. Боюсь только, что телефончик окажется таксофоном.
Петрухин пожал плечами:
— Девять из десяти, что так оно и есть. Но все-таки какой-никакой следок у нас появился. Завтра с утра заскочу в контору, пробью номерок по нашим базам. Глядишь, что-то и прояснится… А потом сходим в баню. Ты как насчет баньки?
— Всегда!
Но сходить в баню им не пришлось.
Глава четвертая
СЛЕПОЙ КИЛЛЕР
Дождь шел всю ночь. То мелкий, то усиливающийся, к утру он все же затих, и в разрывах туч даже проглянуло солнце. Однако к девяти утра с юга надвинулась огромная черная туча. Где-то в районе Пулково уже погромыхивало, сверкали белые зигзаги молний.