Small World, или Я не забыл - читать онлайн книгу. Автор: Мартин Сутер cтр.№ 44

— Я намылил ему голову.

Ей хотелось, чтобы он отпустил ее руку.

— Боюсь, это у него от меня. Как волка ни корми… Но в одном с Кохами ты можешь быть уверена: когда дело доходит до чего-то серьезного, мы выбираем наших жен. Какое значение имеет все остальное? Да никакого!

Она отняла свою руку.

— Я понимаю тебя. Так не поступают, тем более когда жена ждет ребенка. Этому нет никакого оправдания. — И тут он перешел к главному: — И тем не менее я считаю, ты должна выйти отсюда. Врачи, медсестры и старый человек, который потихонечку умирает, — это все удручающее окружение для будущей матери. Мы отведем тебе комнату и обеспечим хороший уход. Ты сама удивишься, как быстро встанешь на ноги.

— У меня здесь есть все, что мне нужно, и за мной прекрасно ухаживают. Неверный супруг тоже далеко не идеальное общество для будущей матери.

— Это больше не повторится.

— Зато повторялось уже слишком часто.

— Все опять наладится.

— Нет.

Это прозвучало так, словно Симона долго обо всем размышляла. Хотя на самом деле только сейчас, в эту секунду, ей все стало абсолютно ясно. Нет, ничего больше не наладится. Никогда. Пришло время задуматься, как жить дальше.

— Что это значит?

— Еще не знаю.

— Не делай глупостей.

— И не подумаю. Томас встал.

— Передать что-нибудь Урсу? Симона покачала головой.

— Поправляйся быстрее. — сказал Томас и двинулся к двери.

— Ты был у Конрада?

— Нет.

— Почему?

— Я не знаю, о чем с ним говорить.

— О старых временах.

— Старые времена старят человека. — ухмыльнулся Томас и вышел из комнаты. С этого момента Симона пошла на поправку. Внезапная уверенность, что она не любит Урса и не хочет дальше жить с ним. вернула Симоне хорошее самочувствие.

Насколько внезапно улучшилось здоровье Симоны, настолько же резко ухудшилось оно у Конрада. Он несколько раз пытался ночью встать. Каждый раз это замечала сестра Ранья, не спускавшая глаз с монитора, она своевременно появлялась в его комнате, предотвращая самое страшное.

При анализе записей доктора Кундерта обеспокоил тот факт, что Конрад стал хуже говорить по-английски. Он долго подыскивал слова и путал их с французскими и испанскими. Доктор Кундерт был готов к тому, что состояние пациента ухудшится. Когда в этот день Симона собралась после обеда провести очередную фотобеседу с Конрадом, он с особым напряжением вглядывался в монитор. Через две-три минуты он уже знал, что его опасения подтвердились. Конрад Ланг хотя и проявлял интерес к снимкам, которые ему показывала Симона, но так. как будто видел их впервые. Он не смог ответить почти ни на один стандартный вопрос и не выдал ни одного из своих стандартных комментариев. Симоне все время приходилось помогать ему обговоренными на этот случай подсказками. И все чаще Симона бросала растерянный взгляд на скрытую телекамеру.

Когда она дошла до фотографии с «мерседесом», Кундерт вскочил со своего стула. Он встал и подошел поближе к монитору.

Симона задала свой обычный вопрос:

— А вот здесь это Эльвира?

Конрад, как всегда, медлил. Но на сей раз явно не для того, чтобы подержать Симону в неведении, а чтобы действительно что-то вспомнить. Но потом все же утвердительно кивнул и усмехнулся. Симона тоже облегченно усмехнулась, и Кундерт у монитора сделал то же самое. Конрад Ланг показал на вихор Кони, торчавший из-за заднего левого крыла, и сказал:

— Томикони.

Потом показал на Томи, спрятавшегося между левой передней фарой и радиатором, и сказал:

— Конитоми.

Симона попробовала импровизировать. Она показала на спрятавшегося мальчика, которого Конрад до сих пор всегда называл Кони, и спросила:

— Кони?

Конрад радостно покачал головой и выпалил:

— Томи.

— А сколько километров дает «мерседес»? — спросила она.

— Понятия не имею.

Кундерт и Симона рассматривали фотографию вместе.

— Когда вы показали на Кони, он сказал «Томикони»?

— А когда на Томи, то «Конитоми», — ответила Симона.

— Он попытался сделать вид, что не знает больше, где кто из мальчиков спрятался.

— А почему он поменял имя, когда я хотела докопаться?

— Потому что к этому моменту он уже забыл свой трюк с Томикони и Конитоми. Симона была обескуражена.

— Означает ли это, что лекарство не подействовало?

— Оно еще не могло подействовать. Это означает всего лишь, что болезнь развивается своим чередом. Но о действии РОМ-55 нам это ничего не говорит. Это лишь означает, что дальнейшие связи нервных клеток атрофировались, прежде чем лекарство успело подействовать. Нам просто не повезло.

— И прежде всего Конраду.

— Прежде всего ему.

Оба помолчали. Потом Симона сказала:

— Представьте себе, оно действует, а там уже нет ничего живого. Такую картину Кундерт вполне был готов себе представить.

Кони видел в комнате лица. Они смотрели на него с обоев и занавесок. Многие были очень злыми. Некоторые были любезными, но все равно злыми. И только немногие просто приветливыми.

Если он не двигался, они не глядели на него и не могли ничего ему сделать. Спасения от них не было, даже если выключить свет. Тогда появлялись другие лица. Те корчили гримасы, когда дул ветер. И еще приходили звери, садились на стул и следили за ним. Поэтому лучше было не гасить свет. Так по крайней мере удавалось постоянно держать их в поле зрения.

Надежды, что изменения в состоянии Конрада связаны с временным кризисом, лопнули в ближайшие же дни.

Не столь разочаровывающим было только сообщение Жозелин Жобер. Конрад по-прежнему с увлечением рисовал акварели. Однако они становились все более абстрактными, и орфография в надписях, которыми он всегда наделял свои картины, тоже изрядно хромала. Почти в каждом втором слове буквы и слоги повторялись, потому что он забывал, что уже написал их. «ЕвЕвропа», писал он, или «Ябяблонолоня». Как и прежде, он всегда подпевал ей без слов, если она пела ему на своем ломаном немецком походные, рождественские или студенческие песни.

А на фотографии, показываемые ему Симоной, он теперь реагировал пассивно. И больше не говорил: «Венеция», «Милан» или «У моря», когда она спрашивала его, где это было. В лучшем случае он кивал, если она спрашивала сама: «Это у моря?» или «Это в Венеции?». Но теперь она могла показать ему фото, сделанное в Венеции, и спросить: «Это в Париже?», он все равно бы кивнул. Различить себя и Томаса он тоже больше не мог. Он путался, где кто, и называл обоих «Томикони» и «Конитоми». Зато Эльвиру Зенн он узнавал на всех снимках и называл ее не иначе как «мама Вира».