Майор еще немного сдал назад и влево и прижался к полу.
«Эх, будь все как в боевике, сейчас точно отыскался бы пистолет, – Гуськов вздохнул. – Только в реальности его ни за что вовремя не найдешь. А найдешь, не выстрелишь, руки совсем окоченели».
Стрельба за окном вдруг резко оборвалась, а затем так же резко возобновилась, но теперь пули не выбивали из стен кафельно-кирпичные фонтанчики и не метались визгливыми рикошетами по «приемнику». «Партизаны» теперь стреляли куда-то в другую сторону. А еще сквозь канонаду и вой метели до Гуськова донеслись крики, поначалу возбужденные и испуганные, а затем жалобные, похожие на вопли боли и отчаяния.
Гуськов резко сел и осторожно выглянул наружу. Ничего конкретного он снова не разглядел, но тени и контуры людей все-таки разобрал. Находились люди совсем рядом, двое или трое даже взобрались на пандус, и до разбитых окон приемного покоя им оставалось несколько шагов, но они двигались теперь вдоль стены, отступая и стреляя на ходу куда-то вправо. Майор не рискнул выглядывать из окна, чтобы увидеть, в кого же стреляли эти люди, и понять, почему кто-то чуть дальше в глубине уличной вьюжно-световой завесы так отчаянно кричал. Ему было достаточно факта, что теперь ему ничто не угрожает. А кто сорвал партизанам захват «языка» из Нового мира, это вопрос десятый. Сорвали, и спасибо. Выпадет случай, сочтемся. До свидания.
Гуськов поднялся на ноги и двинулся в глубь помещения, по анфиладе каких-то небольших кабинетов. Пока до внутренней двери приемника не добрались стрелки из коридора, Гуськову следовало убраться как можно дальше. Впрочем, никаких шагов в коридоре больше не звучало. Майор даже притормозил, чтобы в этом убедиться. Да, все верно, в коридоре никто не топал и не стрелял, хотя ощущение, что там кто-то есть, у Гуськова не проходило.
«Крадутся? – Майор дошел до последней комнаты анфилады и, как мог, осмотрелся. Кстати сказать, глаза и разум все-таки более-менее привыкли к новому освещению, и теперь игры световых пятен и нереальных теней не дезориентировали Гуськова. Он вполне уверенно двигался и различал предметы. Допустим, крепкий деревянный костыль он нашел довольно быстро. Махать им в тесной комнатке будет несподручно, майор это прекрасно понимал, но на безрыбье, как говорится, и рак рыба. – Да что ж они так вопят?!»
Последняя мысль относилась уже к партизанам на улице, а не в коридоре. Стрельба почти прекратилась, автоматы умолкли, где-то лишь тявкал пистолет, а хор воплей и стонов рассыпался, но оставшиеся сольные крики звучали с еще большим отчаянием. А еще… теперь майор слышал нечто… нечто… непонятное.
Гуськов замер, прислушиваясь, затем опустил готовый к бою костыль, а еще через пять секунд и вовсе выронил импровизированное оружие. Он не понимал, что слышит, но почему-то эти странные звуки подействовали на него, как нокаутирующий удар. Низкий, монотонный звук шел, казалось, отовсюду, проникал в каждую клетку тела и внушал безотчетный, первобытный страх. Майору хотелось бежать куда угодно со всех ног, но он не мог даже пошевелиться. Кровь отлила от лица, голова закружилась, мышцы обмякли, и только богу известно, как Гуськову удалось удержаться на ногах. Он стоял белым, обмороженным столбом посреди врачебного кабинета и, ничего не соображая от охватившего ужаса, тупо пялился в разбитое окно. Нет, не потому, что увидел за окном источник пугающего звука, а просто рефлекторно – где светлее, туда и уставился. И, как выяснилось чуть позже, сделал это зря. Но тут уж рефлексы есть рефлексы, с ними не поспоришь.
Последний вопль раздался почти под окном, у которого стоял Гуськов. Вопль был женский, и майор почему-то решил, что кричит уже знакомая ему медсестра. Женщина с воплем бросилась прочь от здания госпиталя, пробежала метров двадцать, но затем… несмотря на оцепенение, Гуськов вздрогнул от неожиданности… из световой завесы навстречу ей вынырнуло нечто огромное, бесформенное и абсолютно черное. Да, именно черное. Никакие игры разноцветных световых пятен не отражались на теле этого несомненно живого, но абсолютно неведомого науке (по крайней мере, майору Гуськову) бесформенного существа. Черное «нечто» резко продвинулось (прыгнуло? вытянулось? перекатилось? – понять было невозможно) вперед и ударило медсестру своим корпусом. Женщина отлетела далеко назад и врезалась спиной в подоконник выбитого окна, у которого стоял Гуськов. От боли она громко охнула и начала медленно сползать вниз, но черное существо вновь резко продвинулось вперед, и как раз в тот момент, когда над уровнем подоконника оставалась только голова женщины, черное «нечто» вновь врезалось в несчастную. Существо заслонило весь оконный проем, на миг в кабинете стало темно, однако в следующую секунду «нечто» сдало на пять метров назад, и комнатку вновь наполнил радужный свет. Правда, теперь в световой мешанине стало чуть больше красного оттенка. Его добавила кровь, брызнувшая на подоконник и стены. Голова медсестры, словно мяч, влетела через окно в кабинет, а фонтанирующее кровью обезглавленное тело рухнуло под окном снаружи.
Оторванная голова женщины ударилась в стену, отскочила, упала на кушетку у стены, затем на пол и подкатилась к ногам майора. В нос Гуськову ударил тяжелый запах крови, но майор не мог ни задержать дыхание, ни опустить взгляд к останкам несчастной женщины. Майор не мог даже моргнуть. Казалось, что черное существо по ту сторону окна полностью его контролирует. И его разум, и эмоции, и даже рефлексы. Прикажет моргнуть – майор моргнет, не прикажет – не моргнет. Прикажет не дышать – Гуськов остановит дыхание и задохнется.
Сколько длилась пауза, на которую поставило Гуськова непонятное черное «нечто» за окном, майор так и не понял. Наверное, не дольше нескольких секунд, иначе Гуськов просто окоченел бы на таком морозе. Но майору казалось, что прошел час или даже два. Черная тварь не имела глаз, во всяком случае, Гуськов ничего подобного не видел, но майор был готов поклясться, что она смотрит и гипнотизирует его, словно удав кролика. Смотрит и гипнотизирует. Внушает ужас и полностью себе подчиняет. Но почему-то не убивает. Может, это нечто убивало только тех, кто вопит и паникует, а тех, кто цепенеет, оно не трогало? Или оно страдало клаустрофобией и не могло заходить в здания? Или оно по каким-то своим соображениям решило дать майору шанс?
Все эти мысли появились в сознании у майора только после того, как черная тварь вдруг резко сместилась назад и исчезла за вьюжной пеленой. Гуськов медленно выдохнул, сделал на негнущихся ногах пару шагов и устало сел на залитую кровью кушетку. Что и говорить, таких кошмаров майор не переживал даже во время вчерашней катастрофы. Там ведь Гуськов и его товарищи просто попали под удар аномальной стихии, кто-то выжил, кто-то нет, но пугаться было некогда. А тут… эти секунды кошмара стоили всех долгих часов вчерашнего дня.
В проеме окна снова возник контур, но теперь это был человек, поэтому Гуськов даже не стал к нему приглядываться. После того, как ты постоял напротив черной адской твари, так сказать, пообщался с полномочным представителем преисподней, никакие люди уже не испугают. Что они могут сделать плохого? Убить? Это не самое страшное, теперь Гуськов знал это точно.
Человек как-то легко, будто на пружинах, запрыгнул внутрь комнатки, прямиком на середину, небрежно, носком ботинка оттолкнул в сторону оторванную голову женщины и протянул Гуськову руку. Молча, но требовательно. Отказать майор не мог. И не потому, что был деморализован после встречи с черной тварью. Просто в этом незнакомце чувствовалась почти такая же дьявольская внутренняя сила, как в том неведомом существе. Разве откажешь, если тобой практически управляют?