Калеб, погруженный в собственные мысли, при этих словах съезжает с дороги.
— Тебе нельзя смотреть телевизор.
Натаниэль сжимается, и Калебу становится стыдно. В последнее время он так легко совершает неправильные поступки.
— Все в порядке, — успокаивает Калеб.
Он сосредоточивает внимание на дороге. Через десять минут они будут у окружного суда. Он может оставить Натаниэля в игровой комнате с Моникой; возможно, она знает, как лучше ему обо всем рассказать.
Однако Натаниэль еще не закончил расспросы. Он немного жует слова, а потом поспешно выплевывает их:
— Почему мама всегда ругается, когда я притворяюсь, что палочка — это пистолет, а сама играла с настоящим?
Калеб поворачивается и натыкается на пристальный взгляд сына, который ждет объяснений. Он включает поворот и съезжает на обочину.
— Помнишь, ты спрашивал, почему небо голубое? А когда мы стали искать ответ в компьютере, там было столько заумных объяснений, что никто ничего не понял? Это почти то же самое. Ответ есть, но он слишком сложный.
— Дядя в телевизоре сказал, что мама поступила неправильно. — У Натаниэля дрожит нижняя губка. — Поэтому ее сегодня будут ругать, да?
Боже, если бы все было так просто! Калеб грустно улыбается.
— Да. Поэтому.
Он ждет, что Натаниэль задаст следующий вопрос, но сын продолжает молчать, и Калеб вновь выезжает на шоссе. Километров через пять Натаниэль опять поворачивается к нему.
— Папа! Что такое мученик?
— Где ты это услышал?
— Вчера дядя сказал по телевизору.
Калеб глубоко вздыхает:
— Это означает, что мама тебя очень любит, больше всего на свете. Именно поэтому она и сделала то, что сделала.
Натаниэль теребит ремень безопасности, размышляя над сказанным.
— Тогда почему она поступила неправильно? — спрашивает он.
На стоянке море людей: операторы, пытающиеся поймать в объективы камер своих репортеров, режиссеры, настраивающие линии связи со своими спутниками, группка воинственно настроенных католичек, призывающих на голову Нины кару Господню. Патрик прокладывает себе дорогу в толпе, удивленный тем, что видит довольно известных репортеров национальных каналов.
Сигнал клаксона разгоняет толпу любопытных у лестницы в здание суда. Хлопанье двери, и вот уже по ступенькам спешит Нина. Фишер фамильярно обнимает ее за плечи. Над ожидающей толпой раздаются приветственные крики и такой же громкий свист неодобрения.
Патрик пробирается поближе к крыльцу.
— Нина! — кричит он. — Нина!
Он рывком достает жетон, но даже жетон не помогает ему попасть туда, куда он хочет.
— Нина! — опять кричит он.
Она, кажется, замирает и оглядывается. Но Фишер хватает ее за руку и заводит в здание суда — Патрику так и не удалось до нее докричаться.
— Дамы и господа, меня зовут Квентин Браун, я помощник окружного прокурора в штате Мэн. — Он улыбается присяжным. — Мы сегодня собрались с вами в этом зале потому, что тридцатого октября две тысячи первого года эта женщина, Нина Фрост, встала и поехала со своим мужем в окружной суд Биддефорда, чтобы присутствовать на предъявлении обвинения. Но она оставила мужа там, а сама направилась в оружейный магазин в Сэнфорде, штат Мэн, где заплатила четыреста долларов наличными за полуавтоматический пистолет «Беретта» калибра девять миллиметров и две полные обоймы. Она положила все в сумочку, села в машину и вернулась в суд.
Квентин подходит к присяжным, как будто ему некуда спешить.
— Вам всем известно по собственному сегодняшнему опыту, что, чтобы попасть в здание суда, необходимо пройти через рамку металлоискателя. Но тридцатого октября Нина Фрост не проходила через рамку. Почему? Потому что последние семь лет она работала прокурором и прекрасно знала дежурившего у рамки пристава. Она прошла мимо него, даже не оглянувшись, достала пистолет и зарядила его в таком же зале суда, как этот.
Он подходит к столу защиты, становится у Нины за спиной и пальцем целится ей в основание черепа.
— Через несколько минут она приставила пистолет к голове отца Глена Шишинского и выпустила ему в голову четыре пули. И убила его.
Квентин окидывает взглядом присяжных. Сейчас все смотрят на подсудимую — именно этого он и добивается.
— Дамы и господа, на самом деле все в этой ситуации предельно ясно. Все действия миссис Фрост записаны на пленку журналистами новостей канала ТВ-6, который освещал утренний процесс. Поэтому перед вами не стоит вопрос: совершила ли она преступление? Мы отлично знаем, что совершила. Вопрос стоит таким образом: сможет ли она избежать наказания?
Он поочередно смотрит в глаза каждому из присяжных.
— Она хочет, чтобы вы поверили, что она должна избежать наказания, потому что отца Шишинского, приходского священника, обвинили в растлении ее пятилетнего сына. Однако она даже не потрудилась удостовериться в правдивости такого утверждения. Обвинение докажет, что с точки зрения криминалистики и по сумме улик отец Шишинский не тот человек, который изнасиловал ее сына. И тем не менее подсудимая его убила.
Квентин поворачивается спиной к Нине Фрост.
— В штате Мэн, если человек умышленно и незаконно лишает жизни другого человека, он виновен в убийстве. В ходе настоящего процесса обвинение докажет вам, не оставляя никаких сомнений, что Нина Фрост совершила именно это преступление. И не имеет значения, обвинялся ли человек, которого убили, в преступлении. И не имеет значения, убили ли его по ошибке. Если человека убили, должно последовать наказание. — Он смотрит на скамью присяжных. — Именно поэтому, дамы и господа, вас сюда и пригласили.
Фишер умеет разбираться в присяжных. Он подходит к скамье и смотрит в глаза каждому мужчине, каждой женщине, устанавливая личный контакт, не произнеся еще и слова. Раньше меня эта его привычка сводила с ума, когда мы сталкивались в зале суда. Он обладает какой-то невероятной способностью становиться наперсником каждому — от двадцатилетней матери-одиночки, живущей на пособие, до короля электронной коммерции, у которого на фондовой бирже лежит миллион.
— Все сказанное мистером Брауном — чистая правда. Тридцатого октября Нина Фрост купила пистолет. И приехала в суд. И встала и выпустила четыре пули в голову отца Шишинского. Только мистер Браун хочет, чтобы вы поверили, что в этом деле существуют исключительно эти голые факты… но мы живем не только в мире фактов. Мы живем в мире чувств. Что обвинение оставило без внимания в своей версии произошедшего, так это то, что происходило в голове у Нины, что творилось в ее сердце — что и привело к такой развязке.
Фишер становится у меня за спиной, как это делал Квентин, когда наглядно демонстрировал присяжным, как я подкралась к подсудимому и выстрелила в него. Фишер кладет руки мне на плечи — его уверенность успокаивает.