Исповедь старого дома - читать онлайн книгу. Автор: Лариса Райт cтр.№ 9

— Мог бы улицы с утра подметать, — позволила себе как-то взъерепениться Аля. — Хватило бы не только на хлеб.

— Мне больше ничего не надо.

— Так это тебе не надо!

— А больше у меня никого нет, — только и ответил он. — Жены нет, детей нет, никому ничем не обязан. А если кому и обязан, — он смерил Алю насмешливым взглядом, — так обязательства свои выполняю.

— А если будут? — не успокаивалась Аля.

— Кто?

— Ну там жена, дети…

— Была у меня жена, и ребенок был.

— Ушла?

— Убили. Немцы. И ее, и сынишку годовалого, пока я бойцов на передовой анекдотами да стишками развлекал.

— А если бы ты с винтовкой в атаку, они бы живы остались?

— Нет, конечно. Но это я сейчас понимаю. А тогда актерство возненавидел просто. Туда сунулся, сюда — а ничего ведь не умею больше, только и могу, что читать да декламировать.

— А потом?

— А что потом? Из одного театра сам ушел, из другого вежливо попросили, из третьего выперли со скандалом, потому как, видишь ли, мораль у нас такая: ты пей, пей, да не напивайся.

— Так завяжи.

— Я, Аленька, когда пью, о семье своей забываю, а пить брошу, так они передо мной, как живые, стоят: жена голову на плечо склоняет, а сынишка ручонки тянет, на закорки просится.

— Это у тебя белая горячка. Заведи семью новую — и дело с концом.

— Эх, Аля, Аля! Читай не читай, а простоту души из себя не выселишь. Все у тебя как-то по-деловому, все бесчувственно.

Аля промолчала, стерпела укор. «Не хочет жениться — его дело. Хотя что хорошего в пустом упрямстве? Столько ведь вдовых баб осталось, его бы каждая вторая с удовольствием приголубила, а он уже лет двадцать по убитой жене слезы льет. Чувства ему подавай. Жизнь-то идет, не стоит на месте, ему лет сорок пять, а выглядит на все пятьдесят и ничего не хочет с этим делать. Ну, ни капельки не желает соответствовать молоденькой девушке, что ложится с ним в постель. Не станет покупать ей платьев, да и шут с ним, а о себе мог бы и позаботиться».

Однако новые наряды были, по разумению, Али атрибутом, совершенно необходимым для появления в Москве. И она знала лишь один источник получения дохода.

— Доча! — Отец крепко обнял едва шагнувшую на порог Алю. — А мы как телеграмму получили, так и ждем не дождемся. На зимние-то каникулы ты не приехала, так мы уже соскучились, невмоготу прямо. Мать-то столько наготовила, погреб ломится. Я говорю: кончай кашеварить, к нам повар едет, а она все никак не уймется. Мать, иди глянь, кто приехал.

— Алевтинка! Ягодка моя! Вот и славно, вот и замечательно! Давай-ка, Андрюш, беги к председателю, пусть присылает.

— Кого присылает? — насторожилась Аля.

— Так сватов же.

— Каких сватов? Вы о чем? Я думала, мы при коммунизме живем.

Родители смутились:

— Ты права, дочка. Мы — люди советские, но в колхозе все одно должно быть все чин по чину. Захотел человек жениться — прислал сватов, получил согласие, а там уж и сельсовет не за горами.

— Ясно. А кто жениться-то захотел?

— Так сын председателя.

— А на ком? — Ответ был известен.

— На тебе. Председатель уж и в горкоме договорился: колхозу средства на постройку столовой выделят, будешь там начальницей, наберешь себе поварих и будешь верховодить.

— Значит, я замуж выхожу?

— Ты ведь не против, Аленька?

— Что ты, мамочка? Я очень даже «за». Невесте ведь положено новое платье.

— Конечно, милая. Как заявление подадите, талоны дадут, так и помчитесь в район отоваривать. А о деньгах не беспокойся, у нас припасены, да и председатель добавит.

Аля решила не искушать судьбу и не ждать того, что добавит председатель. Денег, которые обнаружила она на следующий день в ящике с постельным бельем, должно было хватить и на пару новых платьев, и на начало столичной жизни, и, собственно, на билет, чтобы до этой жизни добраться.

Аля добралась. Когда она потом вспоминала о своем бегстве, всегда с гордостью рассказывала, как у нее хватило смелости и решимости противостоять родительской воле и ринуться навстречу мечте. Хотя о том, что ринулась она к ней, прихватив с собой чужие пять сотенных, никому не рассказывала. Зачем лишние подробности? Что сделано, то сделано, а сожаления — удел слабых. Да и не сожалела Аля ни о чем. О чем жалеть? Все туры прошла, в институт поступила, в общежитии устроилась. Значит, деньги брала не зря. Значит, поступила правильно. А разве правильные поступки можно назвать воровством?

Девушка стала студенткой театрального вуза со всеми вытекающими последствиями: репетициями, мастер-классами, спорами до хрипоты о видении образа, посиделками до утра с гитарой и бутылкой вина, походами на киностудии и пробами, пробами, пробами, на которые Аля всякий раз собиралась, как на праздник, выводя из себя соседок по комнате. Вот и сейчас:

— Ты идешь? — нетерпеливая соседка снова распахнула дверь. — Опоздаем же!

— Иду, — Аля нехотя оторвалась от зеркала. Теперь, когда она удостоверилась, что во внешности нет ни малейшего изъяна, можно было и поспешить на встречу с именитым режиссером. Все закрытые прежде двери просто обязаны были распахнуться перед ней.

— Идешь? — раздался визг из-за двери.

— Иду. — Аля вышла из комнаты.

— Иду, — Анна с подносом в руках вошла в комнату. — Что стряслось?

— Ты копаешься!

— Извини, я старалась.

— Ладно, ставь.

Анна поставила поднос с едой на колени к больной:

— Сама поешь? Покормить?

— Сама. Оставь меня.

Анна быстро метнулась к двери, но неожиданно дарованную свободу тут же снова посадили на цепь:

— Постой-ка, по-моему, он висит криво. — Больная показывала на портрет на стене.

— Вроде нормально.

— А я говорю, криво. Мне отсюда виднее. Пойди поправь. Правее. Нет, теперь левее, еще чуть-чуть. Вот так. Теперь вроде сгодится. Иди.

И Анна пошла. На пороге чуть замешкалась, обернулась, снова взглянула на портрет: тонкая кость, благородный профиль, правильная осанка — все висит ровно. Даже размашистая надпись в правом нижнем углу, которая все время казалась Анне какой-то корявой и скособоченной (буквы, словно пьяные, смотрели в разные стороны), теперь выглядела более четкой. Анна прищурилась и даже с такого расстояния смогла прочитать то, что знала наизусть: «Несравненной Алевтине от…»

Росчерк художника — тайна галочек и закорючек, но кто, как не Анна, может сложить из них простую фамилию?

— Фамилия? — Врач строго смотрела на Михаила из-под очков.