Генка именно так себе это и представлял. Ну почему нельзя
жить красиво, легко, празднично?! Вот он, Генка, только так и жил бы! Ну почему
ему все мешают?! И первая – Катька, его полоумная женушка, самое главное
препятствие на пути в рай.
Ему захотелось плакать. Он развернулся на пустынной дороге и
медленно поехал в город.
Пожалуй, впечатлительный Генка упал бы замертво от
удивления, если бы рассмотрел за деревьями своего нежного «олененка».
«Олененок» никуда не собирался идти и вел себя так, словно вовсе не торопится
домой.
Девушка, прищурив глаза, наблюдала за Генкиной машиной.
Когда Генка наклонился вбок, отыскивая что-то в бардачке, она прищурилась и
отступила чуть-чуть назад – на всякий случай. Он ковырялся довольно долго, и в
конце концов девушка неслышно топнула ногой от нетерпения.
– Уезжай, – прошипела она сквозь зубы. Каблук увяз в опавших
листьях, и она с отвращением вытащила его. Чтобы не потерять равновесие,
пришлось схватиться за мокрый ствол. – Уезжай уже, недоумок!..
Звезду встречал какой-то местный питерский водитель на
лимузине, и Владик был избавлен от созерцания «неизъяснимых глаз» Никаса и от
выслушивания его словоизлияний аж до самого вечера.
Зато Хелен, словно в отместку за утреннее проявление
слабости, загоняла его по всяким мелким поручениям до такой степени, что часам
к восьми Владик озверел и так разговаривал по телефону с матерью, что она
спросила дрожащим голосом:
– Чем я-то тебе не угодила, сыночек?..
Владик в ответ рявкнул, что ему все угодили дальше некуда, а
если кто им, Владиком Щербатовым, недоволен, тот пусть, значит, с ним, с
Владиком Щербатовым, никаких дел не имеет, ибо у него больше нету сил.
Проорав все это, он кое-как приткнул автомобиль возле
«Англии» – было совершенно понятно, что машину придется переставлять, ибо она
перекрывала въезд и выезд всем, кому только можно было его перекрыть, – и
большими разгневанными шагами вошел в отель. В руке он нес крохотную беленькую
коробочку – конфетки.
Эти конфетки, обсыпанные тошнотворной кокосовой стружкой,
Никас очень любил вкушать во время работы. Сегодня у звезды, как на грех,
работы оказалось много – следовало подписать штук сто открыточек, дабы раздавать
их завтра поклонникам при входе в концертный зал. Никас будет подписывать, то
есть работать, и вкушать конфеты, так сказала Хелен.
Владик к тому времени уже съездил за мелкими красными и
желтыми розочками – Никас любит именно такие! Потом за минеральной водой –
берите только итальянскую, французскую он не пьет! Потом за парой белых носков
– это не костюмеры, это суки последние, забыли белые носки к сценическому
костюму! Потом в ресторан за стейком – Никас ест только аргентинскую говядину,
а в этом жутком отеле аргентинской говядины нет и в помине! Потом Владика
послали на кухню разогревать аргентинскую говядину, ибо она по дороге остыла.
Потом его послали в концертный зал за открытками – их же нужно подписывать, а
эти идиоты пиарщики отвезли открытки почему-то сразу туда. Потом понадобился
ящик советского шампанского – для обслуги. Затем бутылочка-другая настоящего
французского – непосредственно для звезды.
– А сразу нельзя было сказать? – осведомился Владик, когда
выяснилось, что французское он не купил и нужно ехать обратно в винный магазин.
К тому времени он уже пребывал в состоянии, предшествующем
бешенству. Он знал это за собой – голова становилась необыкновенно ясной, и
любые слова выговаривались на редкость легко, даже самые страшные.
Хелен, дернув плечом, заявила, что он должен ехать куда его
пошлют и не выпендриваться, а если он не желает, так она живо найдет ему
замену, а костюмерша Наташка, случившаяся поблизости, дернула его за рукав.
Если бы Никас оказался рядом и подлил масла в огонь, Владик, ей-богу, спустил
бы его с лестницы. Он даже с опасным наслаждением представил себе, как за
шиворот выволакивает тщедушную звезду из его номера люкс на шестом этаже, тащит
мимо лифта к широкой, устланной ковром мраморной лестнице и дает пинка прямо в
задницу!..
Но Никаса поблизости не оказалось.
В довершение всего Владика услали встречать молодую певицу
по имени Семен, ибо с ее водителем и лимузином случалась какая-то коллизия и
певица Семен застряла в аэропорту и – ясное дело! – немедленно забилась там в
истерике. Молодая певица должна была выступать «на разогреве» у Никаса, и везти
ее следовало не в «Англию», а в какую-то гостиницу поплоше.
По дороге в Пулково – в который раз он уже сегодня едет в
это самое Пулково?! – Владик позвонил матери и наспех с ней помирился, а потом,
боясь передумать, решительно набрал номер человека, на которого он работал.
Долго не отвечали, и Владик был этому даже рад.
Бешенство – плохой советчик и помощник в переговорах.
Видимо, нужно оставить все как есть до возвращения в Москву и уже там быстро и
аккуратно решить все вопросы. В том, что вопросы удастся решить, Владик
нисколько не сомневался. В самом деле, не на каторгу же он сослан по приговору
суда!
Он больше не может и не хочет работать – сколько там
полагается по закону на то, чтобы ему подыскали замену? Две недели? Вот и
отлично! Две недели он как-нибудь протянет, зато уйдет по-человечески, ни с кем
не поссорившись.
Может, и хорошо, что трубку не берут, может, так оно и
нужно.
Он уже почти оторвал ее от уха, чтобы нажать на «отбой»,
когда в телефоне сказали:
– Да.
Владик быстро вернул трубку к уху.
– Вадим Григорьевич?
– Да.
– Это Владислав Щербатов.
Там помолчали, будто не узнавая, и Владик вдруг
заволновался. Они созванивались регулярно, хоть и не слишком часто, и этот
человек просто не мог не узнать его голос. Что такое могло случиться?..
– Вадим Григорьевич, это Щербатов, я работаю с Никасом!.. Вы
меня узнаете?
– Узнаю. Что вам нужно?
«Елкин корень, – подумал Владик. – Что за день такой
поганый?!»
– Вадим Григорьевич, я хотел бы уволиться. Эта работа не по
мне, я вам сразу говорил, что она не по мне, и… я больше не могу, в общем!.. Вы
просили предупредить заранее, если я захочу уйти, вот я и предупреждаю. – Его
собеседник молчал, и с каждым своим словом Владик чувствовал себя все глупее и
глупее. – Я, конечно, отработаю, что там положено, вы не думайте! Чтоб вы могли
спокойно найти замену, но я просто хочу сказать, что я работать точно больше не
буду… – Он сбился, помолчал, а потом спросил осторожно: – Вадим Григорьевич?
– Я вас слушаю.
– Наверное, мне лучше перезвонить, – даже не столько
собеседнику, сколько самому себе сказал Владик Щербатов. – Я, должно быть, не
вовремя. До свидания, Вадим Григорьевич.