– Платят, – повторил он, как тот самый профессор математики.
– Тебе когда в последний раз зарплату давали?
– В июле, ну и что?!
– А то, что послезавтра октябрь начинается! Ох, вы, бабы,
дуры! Все дуры, как одна!
– Можно подумать, что мужики лучше!
Тут он вдруг взъерепенился:
– Я-то здесь по необходимости, и то сил моих больше нет,
уволюсь к едрене фене! И зарплату мне, слава богу, не Никас твой платит! А ты
по собственной воле торчишь в… серпентарии и удивляешься, когда тебя гадюки
кусают!
– А кто тебе зарплату платит? – помолчав, спросила Наташа. –
Ну, если Никас не платит, кто тогда? Хелен, что ли?
Владик и сам был не рад, что в запальчивости сболтнул
лишнего, поэтому рявкнул:
– Да, Хелен, кто же еще! Хочешь на холоде торчать – торчи, а
я в машину пойду, греться!..
В окне на третьем этаже дома в палладианском стиле дрогнула
занавеска, и Никас сказал горестно:
– Почему все люди такие сволочи? – И задумчиво постучал себя
по румяным губам мягкой кисточкой, свисавшей с кружевного полотнища. И
оглянулся на Хелен.
Та с готовностью пожала плечами. Она стояла в центре ковра,
на голубой розе, и сесть ей Никас не предлагал.
Он сделал круг по комнате, поглядывая на своего директора.
Она все стояла, неподвижная, как сфинкс, глаза долу.
Ну и черт с тобой, думал Никас с некоторым злорадством.
Хочется тебе изображать статую – валяй, изображай! Это тебе только кажется,
милая, что ты здесь главная! Я-то точно знаю, кто главнее!
Он еще походил немного, поглядывая в многочисленные зеркала.
Однажды в какой-то передаче Никас слышал, что обилие зеркал в помещении –
признак утонченной натуры, и зеркала у него были развешаны всюду. Там, где их
невозможно было повесить, они стояли у стен. Пространство ломалось и дробилось
самым причудливым образом, и иногда сам хозяин, позабыв, где зеркальный обман,
а где реальность, ударялся лбом в гладкую холодную поверхность!..
– Ну что? – громко спросил он, остановившись перед каким-то
зеркалом. – Что мне теперь делать?! Менять всю концепцию только из-за того, что
какая-то коза валдайская забыла про мои ботфорты?! А это, между прочим, твоя
работа – следить за уродами! Почему ты не следишь?! А?!
Тут Никас наклонился вперед и любовным движением погладил
себя по щекам.
Щеки были упругие, гладкие, и Никасу они нравились. Лоб тоже
был хорош – ни одной морщинки, ровный, розово-персиковый загар, как у
ребеночка. Он нагнулся к своему изображению и ковырнул кожу возле виска. Что-то
ему показалось, вроде там прыщик!
Хелен шевельнулась у него за спиной, кажется, переступила
ногами, замучилась стоять неподвижно! Вот дурища, еще глупее остальных! Те-то
хоть ни на что не претендуют, а эта в самом деле думает, что она умная и
сильная и может перехитрить его, Никаса!
Впрочем, женщинам частенько кажется, что они умнее мужчин!
Тут Никас засмеялся тихонько.
– Ну, что ты сопишь, как поливальная машина?! Давай, давай!
– Никас сделал энергичный жест, и зеркальный Никас сделал то же самое. – Звони
Боре, пусть приезжает, привозит всю программу, будем переверстывать! И все
минусовые фонограммы тоже! Я же не могу петь «Розы в пепле» без ботфортов!
– А может быть, все-таки…
– Что?! – взвился настоящий Никас, с удовольствием поглядывая
на взвившегося Никаса зеркального. – Ничего не «может быть», и ничего не
«все-таки»! Это твоя работа! А ты ее не выполняешь!
– Давай я сама привезу эти ботфорты! Хорошо, пусть Наташка
позабыла, ну, она идиотка, но мне-то ты доверяешь?!
Никас внутренне покатился со смеху, а снаружи обиженно
насупился.
– Скажи, пожалуйста, как ты их повезешь?! В чемодане?! Ты
засунешь в чемодан замшевые ботфорты, сшитые в Палермо на заказ, вручную?! То,
что ты привезешь, я никогда не надену! Ни-ког-да! Потому что ты привезешь
замшевые сапоги с вещевого рынка, а не мои ботфорты! Их же нельзя складывать!
Их можно хранить только на распялке и в холщовом мешочке! Мне пришлось всем
инструкции выдать, когда мы в прошлом году привезли эти ботфорты! Она их
повезет! Видели вы ее?! Их надо было в контейнер! Заказать отдельный контейнер,
и только так!
– Никас, ты не волнуйся, – попросила Хелен мужественно, хотя
голос у нее слегка дрожал. – Ну, я что-нибудь придумаю! «Розы в пепле» – твоя
лучшая песня, и ты не можешь, ну, просто не можешь ее не спеть!
Никас фыркнул, выглянул из-за зеркала и смерил Хелен
взглядом зеленоватых, прекрасных глаз. Журналисты писали про его глаза, что они
«неизъяснимые» и еще почему-то «монгольские». Должно быть, монголы журналистам
нравились больше славян!
– Во-первых, – сказал Никас, пристально глядя на Хелен,
которая замерла, как суслик, – «Розы в пепле» – говно, а вовсе не лучшая песня!
Моя лучшая песня впереди, и она войдет в мировые хит-парады! И вот тогда я
смогу всех посылать в задницу! Всех, и тебя тоже, дорогая, хоть тебе и кажется,
что ты можешь обвести меня вокруг пальца! И все зрительское быдло пойдет в
задницу, и эти так называемые продюсеры! Поняла?!
Хелен поспешно затрясла головой, соглашаясь.
– А во-вторых, если ты способна придумать, как спасти мой
сценический костюм, то придумай уже! Только не гони пургу, что ты ботфорты
засунешь в чемодан, ладно? Скажи хоть что-нибудь умное, ладно? Ты же считаешь
себя умной девочкой!
– Никас…
Он распустил губы, изображая Хелен, и сделался почти
безобразным.
– Что – Никас, Никас?! Ты про…ла ботфорты, вот и
выкручивайся теперь.
На самом деле скандал с ботфортами был затеян только под
плохое настроение – утром должен был звонить спонсор и почему-то не позвонил. А
когда Никас, измучившись ждать, позвонил сам, ему вежливо ответили, что
поговорить сейчас никак невозможно по причине отсутствия этого великого
человека в офисе. И вообще, перевод осуществлен, звоните в банк, деньги должны
быть на месте – как будто Никаса волновали исключительно деньги! Он кинулся
звонить продюсеру, но тот – собака страшная! – елейным голоском сообщил, что у
Никаса, мол, свои отношения со спонсором и он, продюсер, тут совершенно ни при
чем. Никас продюсера отлично понимал. Спонсорские денежки до звезды обычно
редко доходят. Звезду делает продюсер, он же и денежки находит, он же эти
денежки имеет, а Никас все переиначил по-своему. Спонсор был его, личный, и
продюсер пролетел мимо бабок на большой скорости, только облизнуться успел, и –
фьють! – сдуло его! Прибыль от «чеса», да от ночных клубов, да от богатых
корпоративных вечеринок продюсер, натурально, себе забирал, а вот до
спонсорских денежек Никас его не допускал, ну, продюсер и обижался: денег там
было до черта!