Мама мыла раму - читать онлайн книгу. Автор: Татьяна Булатова cтр.№ 56

Катька задрала юбку и почесала место укуса.

– Ни фига себе! – констатировала Женька, наблюдая за тем, как раздувается Катькино бедро. – Ее оса укусила, – сообщила она висевшей на перилах Санечке.

– Надо лед приложить, – посоветовала тетя Шура сверху и через секунду озаботилась: – Кать, а у тебя аллергии на ос нет?

– Не знаю, – беззаботно ответила девочка и с ужасом посмотрела на раздувшуюся ногу. Стало страшно. – Я домой.

Домой она отправилась не одна, а в сопровождении Главной Соседки и Батыревой.

– Теть Тонь! – с порога заорала Женька. – Катьке плохо! У нее аллергия на ос! Вызывайте «Скорую».

Антонина Ивановна привидением метнулась в прихожую и схватила дочь в охапку.

– Опять? – закричала она. – Опять ты мотаешься неизвестно где?

– Мне больно вообще-то, – высвободилась из ее объятий дочь и захромала в комнату.

– А мне не больно? – развязала войну старшая Самохвалова и потащилась вслед за Катькой.

– Не знаю, – буркнула та и с остервенением почесала себе под юбкой.

– Господи! – до боли знакомо завелась Антонина. – Не успеешь одного похоронить, уже эта на очереди.

– Вы что?! – возмутилась Женька и ринулась на помощь подруге.

– А ты здесь чего делаешь? – осадила ее Самохвалова. – Прописалась, я смотрю. А ну иди домой! Как появишься, обязательно чего-нибудь случится. В прошлый раз ее чуть не угробила, теперь – оса эта…

– А я-то тут при чем? – изумилась Батырева.

– Поговори еще! – шикнула на нее тетя Шура и заюлила хвостом. – Видишь, Тоня, упустишь ты девчонку. Я же тебе говорила, смотри в оба, ни к чему хорошему эта дружба не приведет. Лед надо приложить.

– Не надо ничего прикладывать, – устало выдохнула Катька и посмотрела на мать. – Мама, ну сколько можно?!

– Указывать ты мне будешь! – огрызалась Антонина Ивановна и хлопотала вокруг дочери, периодически задирая юбку с такой силой, что ее подол отлетал прямо к Катиному лицу. – Оставь тебя одну, идиотку, обязательно во что-нибудь вляпаешься.

Аллергии на укусы насекомых у Кати Самохваловой не было. Никто не умер. Только обидели Женю Батыреву, к огромному Санечкиному удовольствию. Антонина полночи просидела рядом с дочерью, не переставая бурчать и жаловаться на жизнь.

Утро она встретила во всеоружии: в атласном халате и бигудях на голове.

Все время рисует. Рисует и рисует, как заведенная. И кругом – собаки, кони. Я и не знала, что она так рисует. Наверное, не надо было ее в музыкальную отдавать.

Ой, да вообще ничего не надо было: ни с Петей, ни с морем. И рожать не надо было. А может, наоборот, надо. Катька ведь как за мной ходила. Как за дитем малым ходила! Правильно! Чего ж ей было не ходить-то? Того и гляди – все под Богом ходим. Сегодня есть мама, завтра – нет. И я, главное, хороша. Мало того, ребенок такой страсти натерпелся, чужого мужика хоронил. Так у него еще и мать сволочь. Легла и страдает.

Ну и что? Жизнь такая… Пусть знает. А то больно разговорчивая стала: дерзит, переговаривается. И думает, я не понимаю, чего это она так. Любовь, видишь, у нее. К ко-о-ому? Понятно, к кому…

Никогда в жизни Катька так не радовалась петушиной материнской натуре, которая оживала с удивительной скоростью. Антонина Ивановна задирала дочь по поводу и без повода, постоянно перепроверяя Катькину выносливость.

– Молчишь? – дергала она ее ежеминутно и отдавала очередное приказание «подай», «принеси», «поговори еще», «займись делом».

Девочка безропотно каталась по квартире, словно шарик в детской головоломке, никак не попадая в указанную матерью дырочку. «Не туда», «не то», «не так», «бестолочь», «только за смертью посылать», «ничего делать не умеешь», «как ты жить будешь», «кто тебя такую замуж возьмет», «с такой дочерью век зятя не видать» и т. д.

Катька не обижалась, Катька ликовала: две недели материнского безмолвия и неподвижности погрузили ее в атмосферу неизбывного сиротства, когда до тебя никому нет дела. И это состояние ей не понравилось. Поэтому материнские вопли девочка воспринимала как пение херувимов у себя над головой и готова была их слушать вечно.

Две недели застоя обернулись для Антонины желанием вернуть вспять утраченное время, и поэтому, вернувшись к нормальной жизни, она взяла реванш, решив переделать такой объем работы, который благоразумные люди рассчитывают загодя и распределяют в соответствии хотя бы со среднестатистическим восьмичасовым рабочим днем.

Другое дело – Антонина Ивановна, объявившая войну беспорядку в квартире и в голове. Первое, что сделала эта женщина, – вымыла окна. Причем не косметически, а основательно, чтоб рамы поскрести, стекла отполировать старыми газетами до блеска. Смотри сквозь них и радуйся: не видно стекла, весь мир – у тебя в доме.

За окнами пришла очередь штор и пожелтевшего от долгого использования тюля. Самохвалова замочила их в ванной и, согнувшись, остервенело жамкала в жизнерадостной пене советского порошка. Устав стоять над ванной, Антонина залезала в нее и топала ногами, продолжая борьбу за чистоту.

– Может, машинку запустим? – робко поинтересовалась Катька, утомленная материнской активностью.

– В машинке любой дурак сможет! – горячилась Антонина Ивановна. – А ты ручками, ручками. Два раза постираешь – и перестанешь об них руки вытирать.

– Ничего я не вытирала! – возмутилась младшая Самохвалова.

– А я и не говорю, что ты. Может, это Женька твоя? Кто знает, как у них дома делают?

Девочка дипломатично промолчала.

Следующим этапом реконструкции здорового пространства самохваловской квартиры стал сервант, плотно набитый сервизами, хрусталем, фарфоровыми статуэтками и старыми фотографиями. В общем, за очередным квартирным сегментом всплывал еще один квартирный сегмент, а сил у Антонины становилось все больше и больше, взгляд яснее, вместе с трудовой испариной с нее начал сходить плебейский загар и в лице появилось нечто, напоминающее задор и подлинный интерес к жизни.

– Может, хватит, мам? – взмолилась Катька, заподозрив Антонину Ивановну в причастности к жестокой эксплуатации детей и подростков, которая, по словам школьных политинформаторов, процветала в некоторых странах Азии, Африки и Латинской Америки.

– Ничего не хватит! Весь дом загадила! Здоровущая девка, а ума нет убраться, пыль стереть, полы помыть.

– Ты ничего делать не разрешала, – сопротивлялась Катька.

– Мало ли что я не разрешала? – изогнулась стоявшая на стуле Антонина, пытаясь протереть заполненный дохлыми мошками плафон на люстре. – Тебе своя голова на что?

Девочка пожала плечами и задумалась, насколько может быть полезна эта своя голова, но так и не решила. Маме виднее.