Фавориты Фортуны - читать онлайн книгу. Автор: Колин Маккалоу cтр.№ 57

— О да, Лепид! — воскликнул он. — Теперь мне все понятно! Половину каждого шестимесячного периода нужно будет потратить на то, чтобы расположить к себе центурии! Умолять, объяснять, извиняться, рисовать радужные картины, сыпать в кошелек каждого всадника, превращать себя в старую, отвратительную проститутку! — Сулла поднялся со стула и потряс сжатыми кулаками в сторону Марка Эмилия Лепида с такой злобой на лице, какой присутствующие не видели с тех пор, как Сулла уехал из Рима воевать с царем Митридатом. — Да, уютный домосед Лепид, женатый на дочери изменника, который пытался провозгласить себя царем Рима! Или будет так, как хочу я, или вообще мне ничего не надо! Вы слышите меня, вы, несчастное сборище лицемерных дураков и трусов? Хотите, чтобы Рим вновь поднялся на заслуженную высоту? Но вместе с тем вы жаждете получить незаслуженное право сделать несчастной, беспокойной и зависимой жизнь того человека, который берется за это дело! Ну что ж, почтенные отцы, вы должны решить этот вопрос здесь и сейчас. Луций Корнелий Сулла вернулся в Рим, и если он вздумает, он может трясти этот город до тех пор, пока он не рухнет! В Латинской местности у меня осталась армия, которую я мог бы привести в Рим и натравить на ваши жалкие шкуры, как волков на ягнят. Я этого не сделал. С моего первого появления в Сенате я действовал в ваших интересах. И сейчас я все еще действую в ваших интересах. Мирно. Деликатно. Но вы испытываете мое терпение, я вас по-честному предупреждаю. Я буду диктатором так долго, как сам посчитаю нужным. Понятно? Понятно тебе, Лепид?

Долго все молчали. Даже Ватия и Метелл Пий сидели с бледными лицами и, дрожа, глядели на это внезапно появившееся когтистое чудовище, которому впору выть на луну. О, как могли они забыть, кого таил в себе Сулла?

Лепид тоже был бледен и дрожал, но причиной его ужаса был вовсе не монстр, прятавшийся в Сулле. Он думал о своей любимой Апулее, на которой был женат уже много лет, которая была отрадой его сердца, матерью его сыновей. Она была дочерью Сатурнина — человека, который действительно хотел сделать себя царем Рима. Почему Сулла упомянул о ней в этой ужасной вспышке гнева? Что он сделает, когда станет диктатором?

* * *

Уставшее до смерти от гражданских войн, экономической депрессии, от многочисленных легионов, без конца марширующих взад-вперед по всей Италии, Центуриатное собрание проголосовало за закон, согласно которому Луций Корнелий Сулла назначался диктатором на неопределенный срок. Записанный на табличку на общем собрании комиций, contio, в шестой день ноября, lex Valeria dictator legibus scribundis et rei publicae constituendae был утвержден как закон в двадцать третий день ноября. Срок в нем не указывался. Поскольку он фактически предоставлял Сулле неограниченную власть, а также санкционировал его неприкосновенность, никаких особых уточнений не потребовалось. Что бы Сулла ни захотел постановить или сделать, он мог все.

Многие в городе ожидали, что он разовьет бурную деятельность, как только его назначение диктатором будет зафиксировано на табличке. Но Сулла не предпринимал ничего, пока назначение не было утверждено спустя семнадцать дней, в соответствии с lex Caecilia Didia.

Остановившись в доме, принадлежавшем Гнею Домицию Агенобарбу, бежавшему в Африку, Сулла, казалось, погрузился в безделье. Он только все время бродил по городу. Его собственный дом был сожжен после того, как Гай Марий и Цинна захватили Рим. Он ходил через Гермал, северо-западный склон Палатинского холма, на участок своего дома, медленно ворошил палкой кучи камней, смотрел поверх Большого цирка на восхитительные очертания Авентинского холма. В любое время дня, от рассвета до сумерек, его можно было увидеть стоящим одиноко на Римском Форуме, смотрящим на Капитолий, или на статую Гая Мария в полный рост возле ростры, или на какую-нибудь другую среди многочисленных статуй Гая Мария меньших размеров, или на здание Сената, или на храм Сатурна. Сулла гулял по берегу Тибра от большого торгового рынка в порту Рима до Тригария — ристалища. Он доходил от Римского Форума до каждого из шестнадцати ворот Рима. Он поднимался по одной улице и спускался по другой.

Ни разу он не продемонстрировал страха за свою жизнь, ни разу не попросил друга сопровождать его, не говоря уже о том, чтобы взять с собой телохранителя. Иногда на нем была тога, но большей частью он просто кутался в просторный удобный плащ: зима началась рано и обещала быть холодной, как и в прошлом году. А один раз, в жаркий не по сезону день, Сулла брел по Риму, одетый лишь в тунику, и можно было видеть, какой же он маленький, хотя люди помнили, что прежде Луций Корнелий был среднего роста и хорошего телосложения. Но он усох, ссутулился и шаркал ногами, как восьмидесятилетний старик. Дурацкий парик был всегда на нем. И теперь, когда он следил за состоянием своего лица, он снова начал красить сурьмой белесые брови и ресницы.

А ко времени, как прошли первые восемь дней ожидания ратификации назначения диктатора, свидетели его гневного выпада в Сенате начали чувствовать себя получше и уже отзывались об этом гуляющем старике с некоторым презрением — так коротка память…

— Он — пародия! — фыркнув, сказал Гортензий Катулу.

— Кто-нибудь убьет его, — сказал Катул, которому все надоело.

Гортензий хихикнул:

— Или он сам свалится на улице от апоплексического удара! — Он схватил руку зятя, придерживавшую тогу. — Ты знаешь, не могу понять, почему я так испугался тогда! Он здесь, но его здесь нет. В результате, как ни странно, у Рима так-таки и нет хозяина! Он ненормальный, Квинт. У него старческое слабоумие!

Это мнение широко распространилось среди жителей Рима, каждый день видевших, как жалкая фигура ковыляет по городу в косо нахлобученном парике и с обильно наложенной краской. Может быть, эта пудра скрывала багровые шрамы? Вот он что-то шепчет. Качает головой. Вдруг на кого-то кричит, а на кого — не видно. Ненормальный. Дряхлый.

Требовалось большое мужество для такого тщеславного человека, чтобы выставить свое старческое безобразие на всеобщее обозрение. Только Сулла знал, как ненавидит он эту болезнь, которая сотворила с ним такое. Только Сулла знал, как он хотел снова стать тем великолепным мужчиной, каким он был, когда уходил на войну с царем Митридатом. Но, сказал он себе, избегая смотреться в зеркало, чем скорее он наберется сил показать Риму, во что превратился, тем скорее научится забывать, что показало бы ему зеркало, если бы он посмотрелся в него. И это произошло. Главным образом потому, что его прогулки не были бесцельны, они вовсе не были причудой дряхлого старика. Сулла гулял, чтобы посмотреть, каким стал Рим, в чем Рим нуждался, что он сам должен сделать. И чем больше он ходил, тем больше он сердился — и приходил в возбуждение, потому что в его власти было взять в свои руки этот обветшалый город и сделать прекрасным, как прежде.

Еще Сулла ждал прибытия некоторых лиц, которые много значили для него, хотя он вряд ли любил их или в них нуждался: его жена, его близнецы, его взрослая дочь, его внуки… а также Птолемей Александр, наследник египетского трона. Они терпеливо ждали несколько месяцев под присмотром Хрисогона, вольноотпущенника и приближенного Суллы, сначала в Греции, потом в Брундизии, но к концу декабря они будут в Риме. Некоторое время Далматике придется жить в доме Агенобарба, но собственную резиденцию Суллы недавно начали отстраивать. Филипп, загорелый, красивый, прибыл с Сардинии, неофициально созвал Сенат и угрозами заставил этот запуганный орган проголосовать за то, чтобы из общественных фондов вернуть Сулле некогда конфискованное государством имущество. Спасибо, Филипп!