Фавориты Фортуны - читать онлайн книгу. Автор: Колин Маккалоу cтр.№ 211

— Понимаю, — ответил Цезарь, не в силах унять дрожь. — Я думал, что умею держать себя в руках. Я не горячий человек, ты же знаешь. Но я не потерплю, чтобы такое дерьмо, как Гибрид, отпускал грязные намеки.

— Понятно, — сухо произнес Варрон Лукулл, вспомнив, что его брат рассказывал о репутации Цезаря.

Цезарь тоже замолчал, вспомнив, с чьим братом сейчас разговаривает. Но потом решил, что Варрон Лукулл способен иметь собственное мнение.

— Подумай, какова наглость у этого червя! — воскликнул Цицерон, подбегая к Цезарю, когда все закончилось. — Требовать залог! Ради всех богов!

— Большая наглость требуется, чтобы сделать вот это, — сказал Цезарь, показывая на изувеченного мужчину и его жену.

— Омерзительно! — воскликнул Цицерон, садясь на ступеньки трибунала и вытирая лицо платком.

— Ну, по крайней мере, нам удалось спасти ваши две тысячи талантов, — сказал Цезарь Ификрату, который продолжал стоять в нерешительности. — И я бы сказал, что если все, что вы хотели, — это поднять волну в Риме, то вам это удалось. Думаю, в будущем Сенат проявит больше внимания к тем чиновникам, которых он посылает управлять Македонией. А теперь идите в гостиницу и возьмите с собой этих несчастных. Мне жаль, что ваши сограждане будут вынуждены продолжать поддерживать их на свои средства. Но я предупреждал.

— Мне жаль только одного, — сказал Ификрат, уходя, — что нам не удалось наказать Гая Антония Гибрида.

— Нам не удалось сокрушить его в финансовом отношении, — возразил Цезарь, — но он будет вынужден покинуть Рим. Пройдет много времени, прежде чем он посмеет снова показаться в этом городе.

— Думаешь, Гибрид действительно дал взятки девяти плебейским трибунам? — спросил Цицерон.

— Уверен! — резко ответил Цетег, который все никак не мог успокоиться. — Если не считать Сициния — хотя мне он не особенно нравится! — весь нынешний состав плебейского трибуната — подлые люди.

— А к чему им быть замечательными? — спросил Цезарь, совершенно успокоившись. — В наши дни эта должность не в почете. Плебейский трибунат — это тупик.

— Интересно, сколько Гибриду стоили девять трибунов?

Цетег поджал губы:

— Около сорока тысяч каждый.

Глаза Варрона Лукулла лукаво блеснули:

— Ты так уверенно говоришь об этом, Цетег! Откуда ты знаешь подобные вещи?

Лидер заднескамеечников даже не рассердился. Он ответил, растягивая слова:

— Дорогой мой praetor peregrinus, нет ничего такого, чего я не знал бы об алчности сенаторов! Я могу назвать тебе цену любого сенатора до последнего сестерция. А эти ничтожества стоят сорок тысяч каждый.

И именно эту сумму Гай Элий Стайен заплатил каждому трибуну, как потом узнал Гибрид. Девяносто тысяч сестерциев он прикарманил.

— Отдай деньги! — приказал человек, который любил пытать и увечить людей. — Отдай оставшиеся деньги, Стайен, или я собственными пальцами вырву твои глаза! Я и так обеднел на триста шестьдесят тысяч сестерциев — вот тебе и две тысячи талантов!

— Не забывай, — зло возразил не испугавшийся Стайен, — что это была моя идея использовать ius auxilii ferendi. Эти девяносто тысяч — по праву мои. Что касается тебя, благодари богов, что у тебя не отобрали все твое имущество!

* * *

Некоторое время всех занимала сенсация несостоявшегося слушания. Она имела несколько последствий. Во-первых, коллегия плебейских трибунов того года осталась в анналах как самая позорная. Во-вторых, в Македонию стали направлять ответственных — но не воинственных — губернаторов. Гней Сициний больше не говорил на Форуме о восстановлении прав плебейского трибуната. Слава Цезаря как адвоката стремительно выросла. Гай Антоний Гибрид на несколько лет покинул Рим и не показывался в тех местах, где часто бывали римляне. Он совершил небольшое путешествие на остров Кефалления в Ионическом море, где оказался единственным цивилизованным человеком (если таковым можно было его назвать) во всем регионе. Он обнаружил там несколько невероятно древних захоронений, полных сокровищ: изящно оправленные и инкрустированные кинжалы, маски из чистого золота, янтарные кувшины, кубки из горного хрусталя, кучи драгоценностей — стоимостью больше двух тысяч талантов. Достаточно, чтобы обеспечить себе консульство, когда он вернется в Рим, даже если ему придется покупать каждый голос.

* * *

Следующий год прошел для Цезаря спокойно. Он оставался в Риме и с успехом практиковал адвокатуру. В тот год Цицерона не было в Риме. Его выбрали квестором, и по жребию ему достался Лилибей в Западной Сицилии, где он служил у губернатора Секста Педуцея. Поскольку должность квестора означала, что теперь Цицерон являлся членом Сената, он с удовольствием покинул Рим и с головой ушел в работу, связанную в основном с заготовкой хлеба. Год был неурожайный, но консулы решили эту проблему. Они закупили огромные количества зерна, которые еще были на Сицилии, и продали его дешево в Риме, применив lex frumentaria.

Как большинство образованных людей, Цицерон обожал писать и получать письма. К тридцати одному году у него завелось большое количество корреспондентов. Именно на этот период пребывания его в Западной Сицилии приходится пик его эпистолярного творчества. Наладился постоянный поток писем между Цицероном и эрудированным плутократом Титом Помпонием Аттиком. Благодаря Аттику долгое одиночество в островном Лилибее было скрашено сплетнями обо всем и всех в Риме.

Перед самым отъездом Цицерона с Сицилии он получил очередное пространное послание от Аттика.

Ожидаемых продовольственных бунтов так и не было — только потому, что Риму повезло с консулами. Я поговорил с братом Гая Котты, Марком, которого выбрали консулом на следующий год. Я спросил его, почему в этой нации умников простые люди все еще вынуждены время от времени существовать на просе и турнепсе? Пора Риму, сказал я, потребовать от частников Сицилии и других наших зерновых провинции, чтобы те продавали зерно государству, а не выжидали, желая всучить его подороже частным торговцам, ибо зачастую это означает, что на Сицилии зерно пускают на силос, когда оно должно кормить простых людей. Я не одобряю накопления ради наживы, когда это влияет на благосостояние нации, особенно такой, полной умных людей. Марк Котта выслушал меня с большим вниманием и обещал в будущем году что-нибудь предпринять по этому поводу. Поскольку у меня нет акций на зерно, я могу позволить себе быть патриотом и альтруистом. И перестань смеяться, Марк Туллий!

Квинт Гортензий, самый важничающий плебейский эдил в нашем поколении, устроил великолепные игры. Наряду со свободным распределением зерна населению. Он намерен стать консулом в следующем году! Конечно, твое отсутствие означает, что он пользуется большим успехом в судах, но молодому Цезарю всегда удается напугать его, нередко отбирая у него лавры. Ему это не нравится, и слышали, как на днях он жаловался и высказывал пожелание, чтобы Цезарь тоже уехал из Рима. Но вся эта чепуха — ничто по сравнению с пиром, который Гортензий устроил по случаю его вступлению в должность авгура (да, это наконец случилось!). Подавали жареного павлина. Да, ты прочитал правильно: жареного павлина. Птиц (говорят, их было шесть) зажарили, разрезали до самого клюва, а после повара собрали все перья, покрыли ими павлинов и внесли на золотых блюдах во всем их великолепном оперении, с распущенными хвостами, и даже гребни качались. Это была сенсация, и другие гурманы, вроде Цетега, Филиппа и старшего консула Лукулла, готовы были покончить с собой из зависти. Однако, дорогой Марк, вкушение мяса птиц разрядило напряжение. Старый армейский сапог был бы вкуснее и легче жевался.