Битва за Рим - читать онлайн книгу. Автор: Колин Маккалоу cтр.№ 36

Сирийская династия Селевкидов истощала силы в братоубийственных войнах, а также в стычках между царями и претендентами на царский престол. В тот момент в Северной Сирии было сразу два царя — Антиох Грип и Антиох Цизицен, так занятые борьбой за Антиохию и Дамаск, что уже многие годы не обращали никакого внимания на положение царства. В результате иудеи, идумеи и набатеи основали на юге территории независимые царства, а Северная Киликия была забыта.

Когда Марк Антоний Оратор явился в Тарс с намерением основать здесь свою базу, он нашел Киликию вполне готовой перейти под римское управление и, будучи наделенным всеми необходимыми полномочиями, объявил страну зависимой от Рима провинцией. Правда, после отъезда Оратора ему на смену так и не прислали наместника, так что Киликия в очередной раз осталась без пригляда. Греческие города, численность населения которых позволяла им поддерживать хозяйство на плаву, не знали бед; к таковым относился и Тарс. Однако между городами лежали обширные пространства, где вообще не было никакой власти; здесь орудовали местные тираны, хотя простой люд полагал, что подчиняется Риму. Марий быстро пришел к выводу, что в этих краях скоро опять восторжествуют пираты. Пока же местные магистраты с радостью приняли человека, которого приняли за нового римского наместника.

Чем больше затягивалось ожидание вестей от царя Ариарата, тем яснее Марий понимал, что того отвлекли какие-то непредвиденные события в Каппадокии. Главной заботой Мария стали жена и сын. «Теперь мне понятно, почему у нас принято оставлять семью дома!» — ворчал он сквозь зубы. О том, чтобы бросить их в Тарсе, на жаре, где они могут подхватить какую-нибудь болезнь, не могло идти и речи; столь же невозможно было взять их с собой в Каппадокию. Когда же Гай Марий подумывал, не отправить ли их назад в Галикарнас, перед его мысленным взором появлялась пиратская цитадель Корацезий, населенная в его воображении приспешниками нового пиратского властелина. Что же делать? «Нам ничего не известно об этих местах, — размышлял Марий, — однако одно ясно: восточные берега Внутреннего моря остались без руля и без ветрил, и их обязательно накроет буря».

Подошел к концу май, а от царя Ариарата так и не было ни слуху ни духу. Марий наконец решился.

— Собирайся! — сказал он Юлии, более резко, чем хотел. — Я беру тебя и Мария-младшего с собой, но не в Мазаку. Когда мы будем достаточно высоко в горах, где можно отыскать прохладу и более-менее здоровую местность, я оставлю вас с первыми встречными, а сам отправлюсь дальше, в Каппадокию.

Юлии хотелось поспорить, но она сдержалась; ей никогда не доводилось видеть Гая Мария на поле боя, но до нее частенько доносились отголоски его военной нетерпимости к противоречиям. Сейчас она уловила также отзвуки терзающей его душевной муки.

Спустя два дня они выступили в путь, сопровождаемые отрядом местных ополченцев под командованием молодого грека из Тарса, к которому Марий проникся большой симпатией. Юлия одобрила выбор мужа. Как впоследствии выяснилось, они не ошиблись. Путешествовать пришлось верхом, поскольку путь лежал через крутой горный перевал, именуемый Киликийскими Воротами. Трясясь на ослике, Юлия думала о том, что великолепие видов способно скрашивать испытываемые ею неудобства. Тропка вилась между отвесных скал, и чем выше они забирались, тем толще становился слой вечных снегов, покрывающий горы. Сейчас было уже трудно поверить, что всего три дня назад она задыхалась в прибрежной духоте; теперь же ей пришлось извлечь из сундуков одежду потеплее. Погода стояла безветренная и солнечная, однако стоило путникам углубиться в хвойный лес, как холод пробрал их до костей, и они принялись мечтать о том, как выберутся на голые скалы, где бурные водопады сливаются в неистовые потоки, оглашающие затерянные ущелья неумолкающим гулом.

Через четыре дня после отъезда из Тарса восхождение завершилось. В первой же долине Марий увидел стоянку пастухов, поднявшихся с отарами на высокогорные летние пастбища, у которых и оставил Юлию и Мария-младшего, а также проводников-ополченцев. Молодому греку из Тарса по имени Морсим был отдан приказ заботиться о них и нести неусыпный караул. Пастухи, получившие огромную мзду золотом, проявили радушие под стать вознаграждению и поселили Юлию в просторном шатре из шкур.

— Как только я свыкнусь с запахом, то почувствую себя вполне сносно, — сказала она готовому прощаться Марию. — Внутри шатра тепло. Пастухи, кажется, отправились куда-то, чтобы пополнить запас провизии. Езжай и не беспокойся за меня и за Мария-младшего, который, как я догадываюсь, воодушевлен перспективой стать хранителем отар. Морсим прекрасно позаботится о нас. Об одном я сожалею, дорогой мой муж: мы все-таки стали для тебя обузой.

С таким напутствием Гай Марий и отбыл, сопровождаемый всего-навсего двумя рабами и проводником, которого отрядил Морсим. Сам молодой грек имел при расставании такой вид, что нетрудно было догадаться: он тоже предпочел бы отправиться с Марием. Согласно прикидке Мария, плато, на котором началось его путешествие, лежало на высоте примерно полутора тысяч метров — не слишком высоко, чтобы опасаться головокружения и головных болей, но все же достаточно, чтобы пребывание в седле стало изматывающим. По словам проводника, до Эзебии Мазаки, единственного поселения в глубине Каппадокии, претендующего на звание города, предстоял еще немалый путь.

В тот самый момент, когда крохотный отряд преодолевал водораздел между реками, стекающими в Педийскую Киликию, и реками, питающими могучий Галис, солнце скрылось окончательно, после чего путешествие проходило сквозь стену дождя или в лучшем случае тумана. Замерзший, измученный верховой ездой, не помнящий себя от усталости, Марий час за часом трясся с беспомощно болтающимися ногами, способный лишь на то, чтобы благодарить судьбу за выносливость своих ляжек, привыкших к дальним верховым походам.

Солнце показалось из-за туч только на третий день. Раскинувшиеся перед путниками необъятные равнины казались идеальным местом для выпаса овец и коров: трава здесь росла густая, лесов же в округе почти не наблюдалось: согласно объяснению проводника, почвы Каппадокии не благоприятствуют произрастанию лесов, зато распаханная земля родит чудесные хлеба.

— Тогда почему здесь не пашут? — спросил его Марий.

Проводник пожал плечами:

— Местные жители обеспечивают съестным себя, а также продают кое-какие излишки жителям долины Галиса, к которым наведываются по реке. В Киликии же они не могут продавать плоды своего труда, поскольку туда слишком трудно добираться. Да и зачем им такие заботы? Они сыты и всем довольны.

Это была единственная беседа между Марием и проводником за время пути; даже устроившись на ночлег в покрытом шкурами шатре кочующих пастухов или в саманной лачуге затерянной деревушки, они почти не разговаривали. Перед ними по-прежнему громоздились горы: они то отдалялись, то приближались, однако казались неизменно громадными и заснеженными.

Но вот проводник объявил, что до Мазаки осталось всего четыреста стадий (Марий мигом перевел эту греческую меру расстояния в римские мили — их оказалось 50). Это произошло на пороге столь необычайной местности, что Марий невольно пожалел о том, что с ним нет Юлии. Плато было изрезано здесь извилистыми ущельями, в которых вздымались конические башенки, словно любовно вылепленные из разноцветной глины; все вместе напоминало гигантскую игровую площадку обезумевшего дитяти-великана. Кое-где башни были увенчаны плоскими камнями, которые, как казалось Марию, раскачиваются на ветру — таким неустойчивым было их положение на шпилях конических башен. И — о чудо из чудес! — его глаза начали даже различать в некоторых из этих замысловатых сооружений, плодов фантазии самой природы, окна и двери.