Битва за Рим - читать онлайн книгу. Автор: Колин Маккалоу cтр.№ 177

Цицерон поперхнулся:

— Оставлять людей умирать от холода и голода — похоже, любимейшее занятие твоего отца, — проговорил он, как ему казалось, почти героически, но с дрожащими коленями.

— Ты плохо себя чувствуешь, не так ли, мой бедный Марк Туллий? — спросил Помпей, смеясь, и дружески хлопнул его по спине. — Война есть война, вот и все. Они сделали бы с нами то же самое, ты знаешь. Может, став умным вроде тебя, человек теряет охоту к войне? Это удача для меня! Я не хотел бы иметь противника, который был бы умным, как ты, да еще вдобавок воинственным. Истинное счастье для Рима, что в нем намного больше таких людей, как мой отец и я, чем таких, как ты. Рим стал Римом, закалившись в сражениях. Но кто-то должен двигать дела и на Римском Форуме — вот это, Марк Туллий, твоя арена.

* * *

Эта арена была в ту весну такой же бурной, как и любой театр военных действий, поскольку Авл Семпроний Азелион не на шутку сцепился с ростовщиками. Финансы в Риме, как общественные, так и частные, были в еще худшем состоянии, чем во время Второй Пунической войны, когда Ганнибал оккупировал Италию и блокировал Рим. Деньги прятались всеми торговыми обществами, казна была фактически пуста, а поступления — очень малы. Даже те части Кампании, которые находились в руках римлян, были в таком хаотическом состоянии, что не появлялось ни малейшей возможности наладить упорядоченный сбор податей. Квесторы затруднялись в ведении какой-либо таможенной службы, поскольку один из двух главнейших портов, Брундизий, был полностью отрезан от Рима. Италики стали теперь повстанцами-неплательщиками. Провинция Азия оттягивала передачу своих сократившихся доходов Риму; Вифиния не платила вовсе ничего, а поступления из Африки и Сицилии полностью съедались дополнительными закупками пшеницы. Более того, Рим оказался в долгу у одной из своих собственных провинций — Италийской Галлии, откуда поступала большая часть оружия и доспехов. Посеребренные денарии, каждый восьмой из выпущенных Марком Ливием Друзом, внушили всем недоверие к наличным деньгам. Слишком много сестерциев было отчеканено, чтобы обойти это затруднение. Среди людей со средним и высоким доходом займы сделались совершенно обычным делом, и ростовщические проценты повысились, как никогда раньше.

Обладая хорошей деловой хваткой, Авл Семпроний Азелион решил, что наилучшим способом поправить дела будет закон об освобождении от долга. Такой способ выглядел привлекательно и был совершенно легален; городской претор отыскал древнее установление, которое запрещало назначать плату за предоставление займа. Другими словами, заявил Азелион, незаконным является получение прибыли от данных взаймы денег. Да, древний закон игнорировался в течение сотен лет, и такая практика превратилась в процветающую отрасль деятельности среди большой группы всадников-финансистов. Что ж, это является еще более предосудительным фактом. Ситуация осложнилась: большое число всадников занимается тем, что не столько ссужает деньгами, сколько наживается на процентах. Пока бедственное положение средних слоев не будет облегчено, никто в Риме не сможет выпутаться из долгов. Число невыплаченных долгов растет с каждым днем, должники не знают, что им делать. Поскольку же банкротские суды были закрыты вместе со всеми другими судами, то кредиторы стали прибегать к насильственным мерам, чтобы собрать причитающиеся им долги.

Прежде чем Азелион успел провести в жизнь возрожденный им закон, ростовщики прослышали о его намерении и обратились к нему с просьбой снова открыть банкротские суды.

— Что? — вскричал городской претор. — Здесь, в Риме, опустошенном серьезнейшим кризисом — кризисом, какого мы не помним со времен Ганнибала, — меня просят о дальнейшем ухудшении дел? Насколько я понимаю, вы — отвратительная кучка сребролюбцев, о чем я вам и объявляю со всей ответственностью. Убирайтесь! В противном случае я открою для вас суд! Специальный суд, чтобы привлечь вас к ответственности за то, что вы даете деньги под проценты!

Поколебать точку зрения Азелиона было невозможно. Если бы ему удалось настоять на том, что требование с должников уплаты процентов незаконно, он, без сомнения, в огромной степени облегчил бы бремя их долга — и притом совершенно легальным путем. Занятый капитал должен быть выплачен во что бы то ни стало. Но — не проценты. Семпронии, семья Азелиона, традиционно защищали бедствующих; горя желанием следовать семейной традиции, Азелион отдался своей миссии со всем рвением фанатика, отвергая доводы своих противников как бессильные перед лицом закона.

Однако он допустил ошибку, не приняв в расчет того, что не все его враги были всадниками. Среди них имелись также и сенаторы, занимавшиеся ростовщичеством, несмотря на то что членство в Сенате исключало любую чисто коммерческую деятельность. И особенно такую неописуемо отвратительную, как ростовщичество. В числе сенаторов-ростовщиков был и Луций Кассий, народный трибун. С началом войны он занялся этим делом, потому что его сенаторского дохода по цензу явно не хватало. Но по мере того, как уменьшались шансы Рима на победу, Кассий обнаружил, что все средства, которые он дал в долг, задерживаются, выплаты не поступают и перспектива расследования со стороны новых цензоров становится все более реальной. Хотя Луций Кассий, безусловно, являлся самым крупным заимодавцем из числа членов Сената, он впал в отчаяние и пребывал на грани паники. При этом, будучи по натуре противоречивой личностью, Кассий начал действовать, и не только от своего имени: он выступил в защиту всех ростовщиков.

Азелион был авгуром. А так как он был к тому же и городским претором, то регулярно наблюдал предзнаменования в интересах города с подиума храма Кастора и Поллукса. Через несколько дней после столкновения с ростовщиками он, как обычно, уже отметил добрые предзнаменования и вдруг обратил внимание, что толпа на Форуме у его ног значительно гуще, чем бывает обычно, когда люди собираются поглазеть на авгура.

Когда Азелион поднял чашу, чтобы совершить возлияние богам, кто-то бросил в него камень. Он ударил жреца чуть выше левой брови. Азелион пошатнулся, чаша выпала из его рук и со звоном покатилась по ступеням храма. Освященная вода брызнула во все стороны. Теперь камни полетели отовсюду, настоящая туча камней. Низко пригнувшись и закрывая голову пестрой тогой авгура, Азелион бросился к храму Весты. Но добропорядочные люди из толпы разбежались, как только поняли, что происходит. Разъяренные ростовщики преградили Азелиону путь к убежищу у священного очага Весты.

У несчастного городского претора оставался один только путь — по узкому проулку, называвшемуся кливусом Весты, и вверх по лестнице Весталок на Новую улицу, проходившую в нескольких футах выше уровня Форума. Преследуемый толпой убийц, Азелион кинулся, спасая свою жизнь, на Новую улицу. Там располагались многочисленные таверны, обслуживавшие как Форум, так и Палатин. Взывая о помощи, Азелион вбежал в заведение, принадлежавшее Публию Клоатию.

Но помощи он не дождался. Пока два человека держали Клоатия, а двое других — его помощника, остальные убийцы, все вместе, подняли Азелиона и растянули его на столе — в точности так, как прислужники авгура поступают с жертвенным животным. Один из них перерезал Азелиону горло с таким наслаждением, что нож заскрежетал по шейным позвонкам. Городской претор умер в таверне, растянутый на столе, в потоках крови. Чуть позже Публий Клоатий плакал, кричал и клялся, что не знает никого из этой толпы! Ни одного человека!