Мы все увидели это одновременно — еще до того, как вспыхнули Ленины стоп-сигналы, я уже нажимала на тормоз, Ленина водительская дверь хлопнула, он тяжело выпрыгнул на дорогу, обогнул машину и сделал несколько шагов по направлению к обочине. Папа Боря высунулся из открытого окна почти по пояс и крикнул:
— Леня, стой, не ходи туда, — и Леня тут же остановился, но в машину возвращаться не спешил.
Огня уже не было — даже большой дом не может гореть весь день, а этот был не так уж и велик, если судить по его нетронутым соседям, похожим друг на друга как две капли воды — маленький опрятный коттеджный поселок, его начали строить, когда мы уже переехали за город, и, проезжая мимо, я всякий раз удивлялась скорости, с которой на огороженной забором площадке появляются вначале аккуратные коробочки с пустыми, неостекленными окнами, затем одинаковые коричневые крыши, невысокие светлые оградки, а еще через год высокий забор вокруг стройки был убран и с дороги стала видна сказочная пряничная деревенька — сейчас она по-прежнему выглядела сказочной, расчищенные от снега дорожки, опоясанные шоколадно-коричневыми деревянными брусьями светлые стены, кирпичные дымоходы, только вместо ближайшего к дороге дома было теперь масляно-черное неровное пятно с торчащими вверх обуглившимися фрагментами конструкций. Сквозь густое облако белого пара, какой бывает над открытыми зимними бассейнами, было едва видно, что передняя стена дома обвалилась, обнажив его закопченные внутренности, а с перекрытий неопрятными жирными гроздьями свисали то ли остатки штор и ковров, то ли какие-то провода; там, где раньше была крыша, редко торчали куски деревянных стропил. Вкусно пахло костром.
— Смотри, Мишка, ты интересовался утром, — сказал папа, поворачиваясь к нам.
— Что здесь случилось? — спросил Мишка вполголоса.
— Скажу тебе так — вряд ли тут все сгорело оттого, что кто-то баловался с бенгальскими огнями, хотя, конечно, всякое может быть, — ответил папа, снова высунулся из окна и крикнул Лене: — Посмотрели — и хватит, Леня, едем, едем!
После незапланированной остановки у сгоревшего пряничного домика мы уже не обращали внимания на дорожные знаки — ехать медленно, смотря по сторонам, больше не хотелось; первым скорости прибавил Сережа, за ним с тракторным рокотом ускорился Лендкрузер — немедленно задымил выхлоп, и я поспешно закрыла окно. Ненавистная рация мешала мне вести машину — то и дело, забывшись, я задевала ее правым локтем, железный прямоугольник с острыми углами предательски болтался, царапая кожаную крышку подлокотника, но дорога была знакомая — за два года жизни здесь я выучила каждый поворот, и мы без труда нагнали Леню. Уже через десять минут мы выехали на шоссе и, выстроившись гуськом, покатили в сторону Большого бетонного кольца. Почему-то теперь, после оставшейся позади разоренной сказочной деревеньки, я почти готова была увидеть колонну беженцев, на машинах или, может быть, даже пешком покидающих опасные окрестности мертвого города, но кроме нас, на шоссе машин не было — ни на встречной полосе, ни позади нас. Похоже было, что пустая дорога удивила и папу, он даже нагнулся и проверил частоту, на которую была настроена рация, — но в эфире не было ни звука, только тишина и потрескивание помех. Слева густой стеной стояли деревья, справа вот-вот должны были показаться съезды к расположенным вдоль шоссе небольшим поселкам, до бетонки оставалось еще километров сорок; эти места тоже были мне знакомы — когда мы с Сережей искали дом, подгоняемые неудобствами съемной квартиры с чужой мебелью и незнакомым видом из окна, к которому я за десять месяцев так и не смогла привыкнуть, мы объехали всю округу — это муравейник, малыш, ты же не хочешь жить в муравейнике, давай поищем еще — пусть подальше от города, не страшно, зато там будет тихо, спокойно, только ты и я — и никого вокруг. Друзья, которых мы оставили в городе, узнав о наших планах, крутили пальцем у виска — но мы не слушали никого, и, конечно, не могли предположить, что расстояние, казавшееся нам тогда вполне достаточным для того, чтобы отгородиться от всего мира, покажется теперь таким смехотворно маленьким.
Развилка, на которой шоссе пересекалось с бетонным кольцом, появилась впереди неожиданно — вначале она просто засветилась издалека, а затем уже показались большие белые дорожные указатели с надписями и расстояниями. Рация захрустела Сережиным голосом:
— Анюта, здесь направо.
— Я знаю, — ответила я раздраженно и сразу же сообразила, что он меня не слышал, потому что микрофон по-прежнему покоился в подстаканнике, в который я обычно складывала сигареты, — но никто из сидящих в машине не указал мне на эту мою ошибку. В ту же секунду рация заговорила снова — на этот раз чужим голосом:
— Братишка, — произнес голос взволнованно, — заправки работающие попадались тебе на кольце? Мне до Одинцова бы дотянуть, все позакрывались, мать их…
Прежде чем Сережа успел ответить что-нибудь, я взяла микрофон, нажала на кнопку и сказала:
— Не надо тебе в Одинцово. Поворачивай в обратную сторону.
Голос спросил со страхом:
— А что там, в Одинцове? Вы знаете что-нибудь? — и сразу же, без паузы, задал еще один вопрос: — А где вы едете?
— Не говори, Аня, — быстро сказал папа Боря и, протянув руку, отобрал у меня микрофон и сжал его в своем большом кулаке, словно пытаясь перекрыть звук на случай, если я попробую все-таки ответить неизвестному голосу, который продолжал выкрикивать в эфир:
— Але, але, где вы едете? Что там, в Одинцове? Але?
— Может, там еще все спокойно, в Одинцове, — сказала я папе, не поворачивая головы — мы как раз съезжали с шоссе, — и он ответил:
— Одинцово в десяти километрах от Москвы, Аня, как там может быть спокойно, сама подумай. И вот еще что — мы на общей волне, поэтому никаких деталей — кто мы, где мы, на чем мы, поняла? Если этот мужик сказал правду, сейчас даже за тот небольшой запас топлива, который у нас есть, нам снесет башку любой добропорядочный гражданин, не говоря уже обо всех остальных, которых на этой трассе было полно даже в лучшие времена.
— Я знаю, — повторила я все так же раздраженно, и больше мы уже ничего не говорили. Молчал и Сережа; в полной тишине три наших машины свернули на развилке направо и сразу же въехали под табличку с надписью «Новопетровское», за которой по обеим сторонам дороги начались жилые кварталы. На противоположной стороне дороги я увидела заправку — возле съезда прямо на трассе стояли два длинных тентованных грузовика с выключенными фарами, сама же заправка была освещена, но совершенно очевидно закрыта — ни возле колонок, ни у кассы никого не было. Не сбавляя скорости, мы проехали мимо — мне показалось, что стекло вокруг кассового окошка разбито, а на сухом, чистом асфальте блестят осколки, но прежде чем я успела рассмотреть все подробнее, дорога немного вильнула, и заправка пропала из вида.
— Ты видел, пап? — спросил Сережа; он больше не обращался ко мне, и я тут же пожалела о том, что резко ответила ему, а после — сообразив, что он не услышал даже этого моего ответа, — о том, что вместо того, чтобы поговорить с ним, я обратилась к неизвестному голосу, который, как нарочно, именно в этот момент перестал засорять эфир своими повторяющимися вопросами и наконец замолчал.