– Почему ты такая жестокая? – плакала Светлана
Петровна. – В кого ты такая?
– Я не жестокая, – холодно отвечала Ирина. –
Я трезвая в отличие от тебя. Ты от своего кобеля совсем голову потеряла.
– Не смей называть его кобелем! – взрывалась мать.
– Да ты посмотри, как у него слюни текут, когда он меня
видит, – спокойно возражала ей дочь. – Конечно, кобель.
В день свадьбы Ирина заявила, что поедет вместе с женихом и
невестой в загс. Светлана Петровна обрадовалась, расценила это как знак того,
что дочь ищет примирения. За пятнадцать минут до выхода из дома оказалось, что
на Ирине надето роскошное нарядное белое платье.
– Ирочка, пожалуйста, – взмолилась мать, –
надень что-нибудь другое. Белое платье – это для невесты.
– Это тебе следует надеть что-нибудь другое, –
отрезала Ирина. – Посмотри на себя, тебе же сорок восемь лет, а ты
вырядилась в белое, как невинное дитя. Курам на смех! Если ты переоденешься, я
тоже сменю платье.
– Но Ира… – растерялась Светлана Петровна.
– Я сказала: или мы переоденемся обе, или обе будем в
белом.
– Господи, ну почему ты такая дрянь! – заплакала
мать.
– Потому что ты – престарелая блудница, –
насмешливо ответила Ирина.
Они обе поехали в загс в белых платьях, и, надо сказать
правду, Ирина выглядела настоящей невестой. Когда они вошли в холл, Ирина
посмотрела в огромное, во всю стену, зеркало: рядом с красавцем Ливанцевым она
смотрелась очень эффектно. А мать, старая и несчастная, плелась сзади. Глаза их
встретились в зеркальном отражении, и Ирина надменно улыбнулась матери.
А спустя несколько минут Светлана Петровна пошла в дамскую
комнату привести в порядок прическу и макияж. В курилке, общей для мужчин и
женщин, не было никого, кроме страстно целующейся пары. В первую секунду она
даже не поняла, кто это. А когда поняла, сначала опешила, потом развернулась и
ушла из загса.
На следующий день она нашла маклера и попросила срочно
разменять их огромную трехкомнатную квартиру на две, желательно в разных концах
города, подальше друг от друга. До совершения обмена и переезда она жила у
подруги, с дочерью не разговаривала и ею не интересовалась. О том, что Ирина
вышла замуж за Ливанцева, ей, конечно, сообщили. Она молча выслушала известие,
не сказала ни слова и положила трубку. Дочери она за все это время ни разу не
позвонила.
– Скажите, Ирина, у вас не складывалось впечатления,
что Светлана Петровна нездорова? – осторожно спросила Настя.
– Нездорова? – фыркнула Ирина. – Да на ней
пахать можно.
– Я имею в виду ее психику.
– Ах, это… Ну, для того, чтобы бросить папу и собраться
замуж за Костю, действительно нужно быть ненормальной. Психически здоровая
женщина так не поступила бы. А если судить по тому, что она два года со мной не
разговаривает, ее на этом прямо заклинило.
– Как вы думаете, где может быть Светлана Петровна
сейчас? Дома ее нет, мы заезжали к ней перед тем, как ехать к вам.
– Гуляет, наверное, где ей быть, время-то уже почти
десять вечера. Она всегда любила долгие прогулки, особенно по вечерам, когда
солнце садится и начинает темнеть. У отца столько седых волос прибавилось из-за
этой ее любви к гулянкам. Уйдет, бывало, никому ничего не скажет, а является в
час ночи. Мы уж с ним и в окно выглядываем, встречать ее ходим, к каждому
шороху прислушиваемся. А она гуляет себе как ни в чем не бывало. Ненормальная
какая-то.
Уже уходя и стоя на лестничной площадке, Настя вдруг
обернулась к Ирине:
– Скажите, Ирина Витальевна, вам когда-нибудь бывает
стыдно?
Та презрительно глянула и громко захлопнула дверь.
* * *
Они снова поехали через весь город к дому, где жила
Аллеко-старшая. Светланы Петровны все еще не было, и они решили ждать, когда
она появится.
Уже стемнело. Они сидели в машине, не зажигая света, чтобы
не пропустить подходящую к дому женщину, фотография которой лежала перед их
глазами на приборной доске, и тихонько переговаривались.
– Страшная история, правда? Откуда только берутся такие,
как эта Ирина, – вздохнула Настя.
– Вот ты сама и ответила на свой вопрос. Люди с их
характерами не с неба падают, их растят и воспитывают. Что Светлана Петровна
воспитала, то и вышло. Баловали, наверное, в детстве, капризам потакали,
дерзить и хамить взрослым разрешали. Результат, как говорится, налицо.
– Есть хочется ужасно. И пить.
– Посиди, я сбегаю на угол. Я там приметил кафе. Сейчас
принесу что-нибудь.
– Спасибо тебе.
– Пока не за что.
Антон принес из кафе горячие гамбургеры на картонных
тарелочках и большую двухлитровую бутылку «Спрайта». Гамбургеры были невкусными
и слишком переперченными, но Настя не замечала этого. Мысли ее крутились вокруг
Светланы Петровны Аллеко, униженной и оскорбленной собственной дочерью и
собственным любовником.
– Как ты думаешь, она могла сойти с ума и начать
ненавидеть всех невест? – спросил Антон.
– Конечно, могла. Сначала писала им письма. Потом
начала их убивать. Причем в том же самом месте, в дамской комнате, где застала
жениха и дочь. Я тебе, кажется, не рассказывала, но ее и в другом загсе видели,
в том, где совершено второе убийство.
– А где она могла взять оружие?
– Тоже мне проблема. Сейчас не то что пистолет,
гранатомет купить можно, были бы деньги.
– Слушай, мы ее не пропустили? Уже первый час ночи.
– Ты же слышал, что Ирина сказала: она любит гулять по
вечерам допоздна.
– Пойдем все-таки проверим, а вдруг она пришла?
– Но мы же все время здесь сидели, она не могла пройти
мимо нас незамеченной. Гуляет еще, наверное.
– А вдруг она была в гостях у кого-то из соседей, а
сейчас уже вернулась? Спустилась с этажа на этаж, нам-то отсюда не видно.
– Тоже верно, – согласилась Настя. – Пойдем.
Они снова поднялись в лифте на пятый этаж, где была квартира
Аллеко. На их настойчивые звонки никто не откликнулся. Настя и Антон спустились
по лестнице на один пролет, сели на подоконник, закурили.
– Может, это и хорошо, что ее нет дома, –
задумчиво сказала Настя. – Входить в квартиру после двадцати трех часов
без согласия хозяев – можно нарваться на неприятности. А у меня нет уверенности,
что она встретит нас с тобой с распростертыми объятиями. На улице или на
лестнице – другое дело. Мы вполне можем подойти к ней, представиться и задать
несколько вопросов. Или не представляться и что-нибудь соврать. В любом случае
нарушения закона здесь не будет.
– А ты не боишься? У нее же есть пистолет. И потом,
похоже, она все-таки сумасшедшая.