– Почему вы думаете, что это была именно моя
машина? – он старался говорить спокойно, но получалось у него не очень
хорошо.
– Потому что зеленый «Форд», госномер Т 308 МК,
зарегистрирован в ГАИ как машина, принадлежащая именно вам, Латышеву Марату
Александровичу, 1969 года рождения. Ваши комментарии?
– Никаких комментариев. Это ошибка.
Марат говорил то, что считал нужным говорить, но чувство у
него было такое, будто пол под ногами горит. Признаваться нельзя, иначе
вскроется его близкое знакомство с матерью Турбина и начнутся ненужные
разговоры. Вероника Матвеевна попросила привезти ее к загсу. Ее на регистрацию,
конечно, не позвали, а ей очень нужно было там быть. Она, конечно, не сказала
Марату, зачем, но он и без того догадался, хотя и промолчал. Нет, признаваться
никак нельзя, но и не признаваться в такой ситуации тоже нельзя. Надо срочно
что-то придумывать.
– Да нет, Марат Александрович, не ошибка, –
говорил ему оперативник тихо и как будто даже укоризненно. – Так что уж
давайте выбирать одно из двух: либо вы были рядом с тем местом, где совершено
убийство, либо давали свою машину тому, кого наняли сорвать бракосочетание
Элены Бартош. Так что вы выбираете?
Марат долго собирался с духом. Выхода не было. Он постарался
быстро настроить себя на роль страдающего, покинутого любовника. Но все-таки
какая же сволочь засекла его машину в Кунцеве? Найдет – ноги поотрывает.
– Да, я был там, – наконец произнес он с глубоким
вздохом. – Был. Ну и что?
– Действительно, ну и что? – согласно кивнул
Селуянов. – Ну были – и были. Зачем надо было это скрывать и приплетать
сюда еще несчастную Емельянцеву? Хоть ее пожалели бы, ведь заставили девушку
врать, да еще так неумело. Так что вы делали тринадцатого мая в Кунцеве, Марат
Александрович?
– Вам не понять, – сухо откликнулся
Латышев. – Вас когда-нибудь женщины бросали?
– Еще как, – усмехнулся Николай. – И что из
того?
– И вы спокойно отходили в сторону, смирялись,
переставали надеяться?
– Поконкретнее, пожалуйста, господин Латышев, если
можно, – поморщился оперативник. – Мы говорим о вас в данный момент,
а не обо мне.
– Я надеялся. Вы понимаете? Надеялся, до самой
последней минуты ждал, что случится чудо, что Эля одумается и вернется ко мне.
И даже в день ее свадьбы я продолжал надеяться, поэтому и приехал туда, в
Кунцево. Смотрел издалека, как они выходят из машины, как входят в загс. И все
не верил, что это конец. Хотел увидеть своими глазами, как они будут выходить
оттуда уже супругами. Думал, пока не увижу – не уеду. Пока не увижу – буду
надеяться. Вот, собственно, и все.
– А почему вы сразу мне этого не рассказали?
– А вы сами рассказали бы кому-нибудь о таком? –
ответил Марат вопросом на вопрос. – Это же слабость, сладкие слюни. Не
по-мужски как-то.
– Ну что ж, вам виднее. Скажите, а ваша подруга Емельянцева
знает, где вы были тринадцатого мая? Вы же должны были объяснить ей свою
странную просьбу.
– Какую просьбу? – не понял Латышев.
– Солгать и составить вам алиби. Как вы ей это
объяснили?
– Никак, – равнодушно откликнулся он. –
Попросил, и все.
– И ее это устроило?
– Вполне. Ольга мне доверяет…
От разговора с Селуяновым остался неприятный осадок. Марат
понял, что Николай ему не верит, хотя виду и не подает, кивает согласно,
поддакивает сочувственно. Но ведь не докажешь ничего. Ну соврал, ну Ольгу приплел,
но покаялся и признался. Иди пойми, врет или нет.
Марат проскочил поворот на дорогу, по которой можно было
подъехать к даче со стороны ворот, и проехал чуть дальше. Он хотел заехать со
стороны калитки, через которую ходили напрямик к озеру.
Заглушив двигатель, он аккуратно запер машину и достал ключ
от замка, на который запиралась калитка. Дача была обнесена высоким забором, и
замок на калитке был отнюдь не игрушечным. Латышев шел через заросли малины,
глубоко вдыхая вкусный прохладный воздух и привычно оглядывая огромный участок.
В последний раз он был здесь в конце прошлого лета, когда не было еще этого
хилого философа, когда позади был упоительный месяц на Балатоне, а впереди –
вхождение в клан Бартошей. Тогда он приезжал сюда совсем с другими чувствами и
смотрел на кирпичный двухэтажный особняк совсем другими глазами. Глазами
будущего собственника. Он уже тогда знал, что Бартош затеял переезд в
Калифорнию, и готов был на все, чтобы уехать с ним. Даже если для этого
придется жениться на его дурочке дочке. Хотя хорошенькая, спору нет, но дура
непроходимая. С ней двух слов сказать не о чем. То ли дело Ольга, с которой он
мог после занятий любовью часами разговаривать, оставаясь в постели. Но Ольга –
не тот вариант, на который можно делать ставку. На ее плечах он в рай не
въедет. А на Эле – запросто. Тамила, женщина прямая и циничная, еще год назад
сказала ему:
– Имей в виду, Маратик, уезжает только наша семья, а не
вся фирма вместе с персоналом. Ты можешь уехать с нами только в качестве зятя.
Больше никак. И забудь о том, что Пишта высоко ценит твои способности. Это
здесь, в России, то, что ты умеешь, – на вес золота. А в Штатах это может
делать любой начинающий менеджер.
В первый раз Марата такие разговоры покоробили, даже
обидели. Он пришел в «Голубой Дунай» мальчишкой, заканчивал школу, а по вечерам
приходил в офис мыть полы и протирать мебель, в пять утра вскакивал, чтобы к
восьми часам, перед самым началом уроков, успеть забросить сумки с продуктами,
купленными на рынке. Начал с мальчика на побегушках, потом поступил в институт
на вечернее отделение, а днем работал у Бартоша, осваивал на практике
экономические премудрости, стоял за спиной у бухгалтеров, пытаясь разобраться в
тонкостях баланса, носился по всему городу, пристраивая рекламу и отыскивая
покупателей, выполнял массу поручений, сначала мелких, а потом все более
серьезных. Он боготворил Иштвана, считал его своим наставником и искренне
полагал, что жизнь его, Марата Латышева, отныне навсегда связана с «Дунаем».
Правда, это не помешало ему два года назад прочитать в глазах Тамилы
недвусмысленный намек. Намек был понят правильно, и ожидаемые от него действия
совершены на хорошем уровне и с должной долей тактичности. Супруга шефа
осталась довольна и, надо отдать ей должное, свиданиями не злоупотребляла. Они
встречались с тех пор регулярно, но не часто, примерно раз в месяц.
Когда Тамила начала настойчиво рекомендовать ему в жены свою
дочь, Марат расценил это как желание закрепить подле себя молодого любовника.
Но, познакомившись с Эленой поближе, он понял, что Тамила руководствуется не
столько своими сексуальными желаниями, сколько стремлением пристроить девочку в
хорошие руки. Она трезво оценивала весьма невысокие умственные способности
Элены и боялась, что та приведет в семью что-нибудь уж совсем неподходящее,
став жертвой охотников за состоянием. Что ж, так оно и случилось в конце
концов. Марат винил в этом только себя: не надо было тянуть, надо было сразу
после возвращения с Балатона тащить девчонку в загс. Но уж очень не хотелось.
Бартош постоянно хвалил его, называл своей правой рукой, подчеркивал высокое
положение Марата в фирме, и он, глупец, надеялся, что Бартош без него не уедет.
Еще как уедет!