Земля имеет форму чемодана - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Орлов cтр.№ 78

— На те, которые мне не платит ваша хозяйка.

— Моя хозяйка! — возмутилась Дуняша. — Ну и дурень вы, Евгений Макарович. И ничего-то вы не понимаете!

— Уже слышал, — угрюмо сказал Куропёлкин.

А ему на другой день доставили два тома «Мифов народов мира» и четвёртый том из собрания сочинений Бернарда Шоу. И к ним в придачу отчего-то «Книгу о вкусной и здоровой пище». Чтение пьесы Куропёлкин решил отложить. Стал искать в «Мифах» историю Пигмалиона. Сведения о том были умятые в несколько строк и довольно скудные по смыслам. Ну, был Пигмалион царём Кипра (о том, что на Кипре можно было устроить офшорное изобилие беспечным, но всемогущим богам Олимпа, даже смышлёному Гермесу, покровителю воров, плутов и торговцев, и в голову не приходило). Зато на острове процветало множество красивых, торгующих телом женщин. Пигмалион по причине застенчивости и благородного воспитания этих женщин чурался, жил одиноко и в томлениях натуры. Из-за этих томлений он сотворил из слоновой кости прекрасный скульптурный образ. А потом упросил вышедшую из местных пен Афродиту вдохнуть в костяную девушку, Галатею, жизнь. По одной из версий чудесной сказки, та вдохнула в создание скульптора не только человеческие свойства с нежным телом, с кровообращением и прочим, но и свою натуру, придав ему собственные линии и черты лица. Одно дело — игрушка из слоновой кости, другое — живая плоть. Видимо, в те дни Афродите царь Кипра был более чем симпатичен.

Да, ещё Куропёлкин вспомнил строчку о том, что Пигмалион был, как художник, влюблён в собственное творение, пусть и костяное.

Но к чему эти суждения о Пигмалионе?

Два смысла видел сейчас Куропёлкин в истории с Галатеей. Чистоплотного Пигмалиона заставила приняться за создание Галатеи сексуальная озабоченность. С костяной куклой Пигмалион насытить мужские потребности, понятно, не мог. И даже когда Афродита оживила Галатею, одарив её, предположим, и впрямь собственным темпераментом, даже тогда Пигмалион жил возбуждённо-голодным. Да, именно предположим. То есть предполагал Куропёлкин. И по его предположениям (или фантазиям) получалось, что совпадение Пигмалиона с женщиной Галатеей не вышло идеальным. И он, Пигмалион, ощутил свою ответственность перед её судьбой и необходимость (уже эгоистическую) воспитать женщину, совершенную для совместного проживания.

«Ну, и не страшно! — убеждал себя Куропёлкин. — Интересно даже! Профессор Хиггинс занялся Элизой Дулитл с холодным расчётом, на спор, как материалом для научной работы. Мне же необходимо проявить горячие, если не горячие, то хотя бы нежные чувства к женщине. А там, что будет, то будет!

Подавайте мне Баборыбу!»

Ухарь-купец взыграл в Куропёлкине.

Подавайте!

И подали Куропёлкину Баборыбу.

Но сначала дружелюбный чиновник Селиванов сквозь стену в бункере отвёл Куропёлкина в шалаш, то есть в обустроенный уголок для совместного проживания, и Куропёлкину показалось, что шалаш расположен частично под землёй. Шалаш был, конечно, особенный, завершение имел высокое, схожее с крышами оранжерей, и свет в нём был яркий и живой.

— Как в Париже, над новыми помещениями Лувра, — сказал Селиванов. — Ну, вы помните.

Куропёлкин в Париже не бывал. Но помнил.

— И имеется отсюда проход к бассейну-аквариуму. Что существенно. Вас это должно радовать.

Куропёлкин кивнул.

— Вот это спальня, вот это комнаты для работы, вот комнаты для уединений на случаи размолвок, вот гардеробная со шкафами для одежды, левый — ваш. Взгляните.

Куропёлкин открыл дверцу шкафа и удивился богатству своего гардероба.

— Это что? Всё моё? — спросил Куропёлкин.

— Ваше, — сказал Селиванов.

— Тут мы дошли до самого интересного, — сказал Куропёлкин.

— Для кого?

— Для меня. Я нищий, — сказал Куропёлкин. — Последний гонорар, выданный мне Верчуновым в доминиканских песо, у меня отобрали пираты карибских морей. Чем и как я буду оплачивать и этот шалаш, и наряды Мезенцевой, и её капризы, и мои новые шмотки?

— Ах, вот что! — Селиванов заулыбался. — Это уже не ваши заботы. Кстати, песо, выданные вам Верчуновым, очень может быть, вам будут возвращены.

«И чего я буду делать с этими деньгами?» — подумал Куропёлкин. Сам же спросил:

— А что, в истории с Верчуновым есть новости?

— Об этом потом, — строго сказал Селиванов.

— А с Барри?

— Тоже потом. Вас же сейчас более всего волнуют финансовые опасения. Не возложат ли на вас затраты на шалаш и содержание вашей сожительницы. Опасения ваши небеспочвенны. Баборыба — ваш каприз. За исполнение капризов полагается платить. Но в вашем случае произошла как бы сделка, и ваши заботы о затратах стали нашими заботами. И давайте прекратим об этом говорить.

— А госпожа Звонкова? — спросил Куропёлкин.

— Это уж вы сами должны иметь соображения о её участии в устройстве хотя бы этого шалаша, — сказал Селиванов.

Куропёлкин нахмурился. Ощутил, что его обеспокоенность последних дней, как выразился Селиванов, финансовыми опасениями, да и в особенности высказываемыми им на публику (Дуняше, Трескучему, Звонковой, теперь вот Селиванову), была ему неприятна и превращала его в сопливого жалобщика и неудачника. Почему превращала? Он и без словесных излияний, без соплей и мокрот был неудачник.

И никогда, пожалуй, не старался быть удачником.

Жил в чемодане под названием «Авось».

При чём тут чемодан? С чего бы он возник сейчас? Из воспоминаний о Бавыкине, что ли? Ну, пусть чемодан… И не брал ли тот чемодан в путешествия, а то и в магазины Хозяин, и не подозревавший, что в его клади существует какая-то неведомая ему мелочь по фамилии Куропёлкин. И к чему Куропёлкина могла доставить тара (упаковка) «Авось»? Ну, не чемодан, а, скажем, останкинская скамья «Нинон»? Ни к чему… Но вдруг — к кому-то? К чудесной девушке Галатее…

Будем считать, что именно к Галатее, решил Куропёлкин. И он согласился (теперь уже твёрдо) стать Пигмалионом. Согласился. И будет им.

Отсыл Селивановым к соображениям об участии Нины Аркадьевны в устройстве шалаша вызвал раздражение Куропёлкина и нежелание думать о нём. И всё же Куропёлкин втиснул своё понимание позиции Звонковой в неизбежность её (естестественно, при досадах Нины Аркадьевны) сотрудничества с государственными интересами.

Хотя какие при этом могли возникнуть досады Нины Аркадьевны?

Шалаш был объектом временным (контракт Куропёлкин подписал на два года и полагал, что при надзоре Селиванова продлить его не смогут), и наверняка поблажки Нины Аркадьевны стараниям важных сил принесли бы ей неплохие дивиденды.