Предпоследняя правда - читать онлайн книгу. Автор: Елена Колина cтр.№ 14

Англичанин вошел вместе с ним в лифт, помог ему вывалиться с пакетами из лифта, придержал дверь… и вышел вместе с ним. На слова «Does professor Kutelman live here?» Кутельман машинально кивнул, — он так устал, что просто кивнул и показал на дверь — здесь я и живу, я и есть профессор Кутельман… Англичанин с сомнением посмотрел на Кутельмана и уточнил: «Рrofessor David Kutelman. Н is supposed to be around 70…»

Англичанин на ломаном русском объяснил: он в Ленинграде с неофициальной миссией от Красного Креста. Люди пытаются найти своих родных, у него целый список адресов. Рrofessor David Kutelman, очевидно, отец… и сын тоже профессор, это же настоящая научная династия, это впечатляет…

Ой… Как говорит Мария Моисеевна, «ой, боже ж мой!»… Глупо, непростительно глупо было продолжать разговор, но он постеснялся выглядеть идиотом. На слова «Does professor Kutelman live here?» он кивнул, — да, здесь. И что же, — испуганной курицей замахать крыльями, бормоча: «Нет, нет…»?! Постеснялся солгать, постеснялся увидеть вспышку понимающего презрения в глазах англичанина.

От письма нужно было отказаться. НЕ БРАТЬ. Англичанин этот, конечно, понятия не имеет, что это не обычное советское опасение, не трусливый отказ от родственников за границей, у него самая серьезная причина, какая может быть, — секретность в оборонке. Но Кутельман вдруг… с ним произошло что-то неожиданное, неописуемое, наверное, Танин букварь в пакете так на него подействовал — вдруг он подумал фразой из своего детского букваря: «Мы не рабы, рабы не мы», — и взял письмо, и тут же ужаснулся своему мысленному пафосу, и смешливо подумал: «Мама мыла раму».

Письмо было от сестры отца, Иды. Короткое, неуверенное, оно ведь писалось в никуда, просто на всякий случай. Сухая информация: жизнь Иды в Америке сложилась успешно, в настоящий момент она является вице-президентом банка «Merrill Lynch», хороший сын, дочь неудачная, с дочерью не общаются… И только в конце, как будто другой рукой, скачущие строчки: «Если ты жив и не ответишь, я пойму. Давка, любимый братик, если ты жив…»

Невероятно, нереально! Сестра отца нашлась через — сколько лет? — через пятьдесят, после двух войн, после стольких лет железного занавеса… Она американизировалась, у нее уже не наше сознание — с неудачной дочерью не общается… Что ему со всем этим делать? Не сказать отцу о письме невозможно.

Но сказать означает признать факт получения письма из рук иностранца. При его форме секретности любой, даже самый невинный контакт с иностранцем — на улице, в кафе, по меньшей мере может повлечь за собой отстранение от работы, — это крах всей жизни, а при желании может быть истолкован как измена Родине. В любом случае это крах всей жизни. И ради чего это — крах всей жизни?.. Он не диссидент, не борец с режимом и вообще — НЕ БОРЕЦ. Он математик и занимается не только чистой математикой, работает на оборонку.

Поступить предусмотрительно, сказать отцу и предупредить первый отдел о том, что нашлись родственники за границей? Невозможно, порядочный человек не имеет с ними дела, не играет по их правилам, не стучит в КГБ на самого себя. Что НЕВОЗМОЖНЕЙ?

…Все невозможно. Но что же это за страна?! Что бы ни было, интересы Родины, оборонная промышленность, военные секреты, но, господи, что это за страна, которая не позволяет встретиться двум старикам даже в письмах… Блядская страна! — подумал Кутельман и испугался, — кажется, он впервые в жизни выругался матом, хоть и мысленно.

Как только они наконец сели за стол, Фира сказала:

— Эмка, расскажи сначала, как прошла защита твоих аспирантов, тебе же не терпится…

— На первом месте у него работа, на втором аспиранты, а семья у него на третьем месте, — шутливо, тоном сварливой жены сказала Фаина. Аспиранты были частью «работы», но так звучало драматичней, — семья на третьем месте. Ей нравилось говорить, что семья на третьем месте, — это правильно, так и должно быть, а лучше бы на пятом или на шестом…

— Один защитился блестяще, а другому кинули два черных шара, нужно посылать работу в ВАК. Ну, ничего, я им покажу, они у меня попрыгают, они у меня как миленькие признают свою предвзятость, свои ошибки… — воинственно сказал Кутельман. Он возился со своими аспирантами, как с детьми, и сейчас был так взволнован, будто это лично ему кинули два черных шара.

— Вот видишь, — в пространство сказала Фира. Все поняли, что означало это «вот видишь», — это было сказано Кутельману, но на самом деле не Кутельману, а Илье, и означало: «Вот видишь, жизнь идет, люди защищаются, а ты, когда уже ты?!»

— Профессор, у нас тут «первый раз в первый класс» или заседание Ученого совета? — отозвался Илья, и в его голосе прозвучало предостережение, не Кутельману, а Фире, это было «Фира, отстань от меня…». Прежде Фира с Ильей разговаривали друг с другом, а не через посредников, но кандидатская диссертация была больная тема.

Илья так и работал в Котлотурбинном. Ему повысили зарплату, после института он был инженер с зарплатой 105 рублей согласно штатному расписанию, а теперь инженер с окладом 110 рублей. Если он защитится, ситуация кардинально изменится — ему дадут старшего научного сотрудника с окладом 140, а то и 160 рублей.

Может быть, Фирино страстное желание, чтобы Илья стал кандидатом, неприлично? Стыдно из-за денег портить себе и мужу жизнь.

Но разве Фира из-за денег!..

— Я — из-за денег?! — возмутилась бы Фира. — При чем здесь деньги?! Человек обязан расти, развиваться, достигать! Это же для человека ЕСТЕСТВЕННО!.. Что же, Илья до седых волос будет инженером штаны просиживать, это же стыд-позор!

Она действительно считала, что «инженер — кандидат наук — доктор наук» — это естественный жизненный цикл, как биологический цикл «куколка-гусеница-бабочка».

Правда, если уж совсем честно, на доктора наук Фира даже в душе не замахивалась, как педагог она понимала — необходимо учитывать материал, с которым работаешь. Все же Илья, любитель преферанса, на мечту «доктор наук» не тянул.

Но кандидатом может и обязан стать каждый! Фира была в этом убеждена, и в своих мыслях она не была одинока, вместе с Фирой Резник целая армия технарей, инженеров НИИ, советских интеллигентов средней руки думала «диссертация, диссертация», мечтала о вожделенной кандидатской степени, — вот такой интеллигентский фетиш, знак, что ты чего-то стоишь.

Четыре года Фира спрашивала Илью, четыре года, каждый вечер: «Илюшка, когда ты начнешь?» Со временем в вопросе зазвучали другие нотки. Фира спрашивала: «Это что, только мне надо?! Ты что, сам не хочешь защититься?!»

— Фирка, давай лучше по Невскому погуляем, или Эмку с Фаинкой позовем… или сами к ним сходим…

— Вот именно, Эмка! Посмотри на Эмку! — с педагогическим напором говорила Фира. Она по-учительски была уверена — положительный пример должен сыграть положительную роль. Но Илья вел себя как самый плохой ученик — не поддавался воспитанию, но и не возражал.

Фира не сдавалась, теребила, настаивала, кричала, даже от постели его отлучала — ненадолго, на день-два, Илья над ней подтрунивал, — она так решительно объявляет мораторий на любовь, рукой прочерчивает между ними границу в постели — и не смей ни на сантиметр ко мне приближаться! — и всегда сама же первая переходит границу.