— Тоже мне рыбаки чертовы! — говорит Эгиль.
И мы оба видим по выражению наших лиц, что на этих словах можно бы и поставить точку, однако нам этого мало, мы жаждем еще что-то добавить, идем на поводу у самих себя, своих инстинктов, одно слово тянет за собой другое, и мы не останавливаемся, пока я не дошел до «дерьмовых рыбаков», а Мартин повторил «рыбалка чертова». На этом слова иссякли, и сказать уже больше было нечего.
Потом стемнело, и на лодке зажглись фонарики. Мы собираемся на привычном месте и пытаемся по возможности насладиться обстановкой, но нам так и не удается сбросить с себя напряжение. Мы не разжигаем костра. Мы не хотим облегчать им задачу. Мы ощущаем себя под наблюдением. У кредитной кассы наверняка есть возможность обзавестись биноклями для ночного видения и новейшими достижениями шпионской аппаратуры. Через равные промежутки времени мы бросаем пугливые взгляды на лодку, теша себя слабой надеждой, что как-нибудь сюда случайно заплывет китовая акула и, раздраженная видом лодки, шмякнет по ней хвостом так, что кредитная касса пойдет ко дну. Таких китовых акул тут видимо-невидимо. Они огромных размеров. У Хейердала о них написано. Они запросто могут перевернуть лодку. И очень легко раздражаются. Как и вообще все животные. Природа! Вот, пожалуй, единственный шанс, на который мы можем рассчитывать. Природа сильнее кредитной кассы. Через миллионы лет природа возьмет свое и одержит верх. И все отвоюет обратно, даже от кредитной кассы мокрого места не оставит, тогда-то уж будет вдоволь времени хорошенько все обдумать.
Десятый день
На исследовательском фронте важный успех. Я нашел древнюю окаменелость с отпечатком маленькой медвежьей лапки — стопы или ступни, как она там называется! Отпечаток такой отчетливый, что почти не оставляет сомнений. Я взволнованно показываю окаменелость Мартину, и он говорит, что припоминает детскую песенку, подтверждающую мою находку. Звучит она приблизительно так (Мартин напевает мотив и произносит слова):
Ля-ля-ля — что-то такое на «лю» или «рю».
Я на мишек посмотрю,
Да на мишек из Перу,
Мишки-малышки
В темноте как мышки,
Они лапками трюх-трюх,
А я на мишек все смотрю,
Глянь-ка, мишки из Перу.
Вместе с песенкой моя находка представляет собой неоспоримое доказательство того факта, что острова Тихого океана были заселены выходцами из Южной Америки. Неудивительно, что индейцы взяли с собой в путешествие через ледяные просторы океана своих мишек. Индейцы и медведи — в этом явно что-то есть! Так было с незапамятных времен. Индейцы садятся на звериные шкуры и постятся в ожидании, когда увидят своего магического зверя, и почти всегда перед ними в конце концов появляется медведь. Медведь наверняка символизирует силу и хитрость и еще что-то. Индейцы не могли перенести мысли, что они попадут в какое-нибудь место, где нет медведей. Поэтому и захватили с собой своих местных. А кроме того, им же еще нужно было мясо. И молоко. У хорошего медведя достаточно молока. И было, конечно, совсем нетрудно перевезти их по льду, раз они такие маленькие и любят лакомиться медом. Но какая у них здесь оказалась жизнь? Можно только догадываться. Вот они и вымерли. Наверное, не могли приспособиться к жаре. Пока царило оледенение, климат им подходил, но потом, когда лед исчез и остров оказался изолированным среди морских просторов, они сдались. «Нет, это нам не годится», — должно быть, подумали медведи. Говорят, дикие народности живут в ладу с природой и ее созданиями, но тут в мире животных произошла трагедия и нарушила лакированный образ индейцев.
Пока мы с Мартином заносили находку в журнал путешествия, история с кредитный кассой приняла драматический оборот. Два человека спрыгнули с лодки в воду. И вот они плывут к рифу. Мы отчетливо видим их. Они выбрались на риф, перешли через него и, снова прыгнув в воду, поплыли через лагуну, прямехонько к нам. Никакое бегство практически невозможно, но Эгиль делает такую попытку. Он решил дорого продать свою свободу. Если кредитная касса желает его схватить, то пусть будет готова к рукопашной схватке в джунглях. Он дунул к лесу и скрылся.
И вот пловцы идут по воде к берегу. Один — пятидесятилетний мужчина, весь смуглый, с растрепанной бородой, одетый в крошечные плавки. Из тех людей, которые покупают себе плавки раз в жизни, в молодости, а потом им уже некогда думать о таких пустяках, так что человек и не замечает, что и тело его, и мода на купальники за это время успели измениться. С виду он кроток, в нем нет ничего грозного. Второй более мрачного склада, а может быть, он так держится от застенчивости. Этот помоложе. Оба похожи на европейцев, во всяком случае, они белые. Перед мысленным взором Мартина проходит вся его жизнь. Как многое осталось не сделанным, как многое он не успел сказать! Но вот старший из незнакомцев обезоруживающим жестом машет нашему Мии, и тот машет в ответ. Это словно поворотная кульминация мрачного фильма. Ты уже думал: все, герою конец, но сюжет поворачивается совсем иначе. Старый фокус! Мартин это заметил, и на его лице проступила робкая улыбка. Напряженные плечи расслабились, улыбка стала шире. Младший из пришельцев подходит к Мии и Туэну и садится с ними рядом в тенечке. Мии скатывает ему сигарету. Они — друзья. Вот вам перипетия и катарсис. В точности, как требовали древние греки. Это — очищение. Мы своими глазами видим, что прием срабатывает в жизни не хуже, чем в спектакле. Все, чего Мартин еще не сделал и не сказал, он успеет сказать и сделать. Ситуация разрешилась самым лучезарным образом.
Это приехал Том. Начальник гавани Раротонги. Вместе с приятелем, имени которого я не запомнил. Том здоровается с нами и спрашивает, как наши успехи на исследовательском поприще. Он говорит, что часто наведывается сюда, когда выдается пара свободных деньков. Тут хорошо ловится рыба. А на мощной моторке да при хорошей погоде добраться можно всего за семь-восемь часов. В плохую погоду и думать нечего. Тогда чересчур опасно. Но сейчас — то погода хорошая. Он никуда не торопится, сидит и рассказывает морские байки. О том, что портовое дело тут сильно отстает от Гонконга, о всяких казусах со страхованием и о коррупции наверху. Истории его бессвязны и звучат странновато, но облегчение, которое мы испытали, поняв, что он не представитель кредитной кассы, так велико, что все остальное уже кажется неважным. Из рассказов Тома мы поняли, что судоходное сообщение работает, как правило, с интервалом в шесть недель. Связанные с морским транспортом операции, как правило, укладываются в шестинедельный срок. Судно задержалось на шесть недель. В компании Ллойда шесть недель разбирались со страховым случаем, на ремонт ушло шесть недель. Никто здесь не связывается с такими делами, которые заведомо потребуют менее шести недель.
А стоит все, как правило, десять тысяч долларов. Это твердая цена. Так удается обойтись без долгих и утомительных переговоров. Десять тысяч долларов. Круглая сумма. Легко запомнить.
После того как Том и его приятель вплавь отправились к своей лодке, мы остались лежать в тенечке в самом радужном настроении. Руар принес кокосовых орехов, и мы за них принялись. Эвен протягивает мне орех и предлагает попробовать. Этот почему-то вкуснее других. Почему? Вот послушайте! Эвен гулял по пляжу и напевал себе что-то под нос, а потом вдруг понял, что слышал эту песню в «Бешеных псах» и тотчас же вспомнил слова: «She put the lime in the coconut and drank it all up».
[46]
Тут уж Эвен не мог не проверить сам, — и так мы вдруг изобрели прохладительный напиток, гораздо вкуснее беспримесного кокосового молока. Вот так знание, даже такое, казалось бы, бесполезное, как киноведение, неожиданно обернулось чем-то полезным и приятным.