Гипсовый трубач - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Поляков cтр.№ 65

— …женился он, вопреки воле отца, уже не на польке, а на русской — дочери купца второй гильдии Антонине Коромысловой…

— Стоп-стоп-стоп! — замахала руками редакторша. — Ян Казимирович, мы же договорились: очень коротко и по существу! Вы поняли?

— Понял!

— Тогда работаем! Тишина!

— …У них было четыре сына: Бронислав, Мечислав, Станислав. Я четвертый, младший.

Бедный Иннокентий покраснел и, стыдясь, отвернулся.

— Стоп! — приказала кожаная. — Нам не нужна история вашего почтенного семейства! Нам нужны сегодняшние проблемы. Вы поняли меня?

— Понял. Когда грянула революция, мне было всего семь лет, но я хорошо помню, как отец, сильно болевший, призвал нас к своему одру и сказал…

— Стоп! Хватит! — взвизгнула дама и мягко упрекнула Имоверова: — Алексей, ну спросите вы хоть что-нибудь! Не молчите! Работаем!

— Ян Казимирович, а как вы тут вообще поживаете? Как вас кормят? — душевно поинтересовалась звезда.

— Плохо кормят. Сосиски стали вот такусенькие! — ветеран показал полпальца — Нет, я что-то не то говорю… Пусть лучше Бездынько… А где Ящик?

— Дался же вам этот ящик! Хорошо, спасибо, Яков Казимирович, достаточно! — поблагодарила кожаная. — Кто следующий?

— Я! — выступил вперед Жуков-Хаит…

Редакторша шепотом проинструктировала Имоверова, тот приосанился и спросил строгим голосом:

— Так кто же хочет, Федор Абрамович, отнять у ветеранов культуры легендарное «Ипокренино»?

— Инородцы! — рявкнул он так, что старичков откинуло назад, а лицо кожаной исказил политкорректный ужас.

Даже влажная блондинка, которая сидела в кресле и отрешенно полировала ногти, недоуменно вздернула головку, так вскидываются сонные пассажиры на неприличное словцо, брякнутое кем-то в автобусе. Зато оператор, довольный, ухмыльнулся.

— Какие еще инородцы? — оторопел Имоверов.

— Те же самые, что и Великую Россию сгубили! Вы знаете, как фамилия бандита?

— Ну и как?

— Ибрагимбыков! — с отвращением произнес Жуков-Хаит. — А как фамилия нашего директора, знаете?

— Как же?

— О-гу-ре-вич!

— Я белорус! — жалобно пискнул из-за колонны Аркадий Петрович.

— Знаем мы таких белорусов! — демонически захохотал Федор Абрамович. — Это кавказско-еврейский заговор! Русский человек у себя в стране бесправен. Почему у татар есть свое министерство культуры, а у русских нет? За что бились на Куликовом поле? А?! За что? Вы мне можете объяснить?

— На Куликовом? Не могу… — растерялась звезда.

— Включишь телевизор — ни одного славянского лица! — вдохновенно продолжил Жуков-Хаит. — Сплошь инородцы! Это что? Это виртуальный геноцид русского народа! И вы за это ответите!

— Я не инородец! — взмолился ведущий, и в самом деле скорее похожий на пригожего скифского юношу, воспитанного развратным греком.

— Вы еще хуже!

— Почему?

— Сами знаете!

— Стоп-стоп! — как-то даже нехотя произнесла кожаная дама. — Федор Абрамович, вы что такое нам тут говорите?! Мы о чем сюжет пишем? Об «Ипокренине», которое хотят отнять у стариков! А вы? Вот когда мы будем снимать о ксенофобии, мы к вам обязательно снова приедем. А сейчас ближе к теме! По этому поводу вам есть что сказать?

— Есть! Слушайте все! Только русская национальная власть наведет в стране порядок! — воззвал Жуков-Хаит. — Нет чужебесию! Долой чужекратию и мужеложство! Смерть Хазарии! Слава России! Я все сказал! — Выкрикнув последнее, он вскинул руку и, чеканя шаг, пошел прочь.

— А он у вас нормальный? — спросила кожаная дама, в отчаянье, как шапку, сдвинув набекрень свой парик.

— Не волнуйтесь, он скоро перекоробится… — робко успокоил ее кто-то из старичков.

— Перекоробится? Ну разве что… А пока все какую-то ересь несут! Прямо не знаю, что и делать! Хоть уезжай…

— Ну где же Ящик? Скорее найдите Ящика! Он все правильно скажет! — воскликнули сразу несколько ветеранов.

— Можно теперь я в стихах! — жалобно попросился Бездынько.

— Вы? — редакторша недоверчиво посмотрела на его ветхую штормовку с надписью «Братск». — Обязательно. Потом. Давайте-ка вы, Дмитрий Антонович, выручайте! Объясните по-человечески, что здесь происходит?

Жарынин неторопливо выступил вперед. Лицо его было исполнено суровой торжественности, ноздри слегка раздувались, а глаза светились огнем правдолюбия.

— Взгляните вокруг, какая красота! — Он широко распахнул руки. — «Ипокренино» — это не только природная, историческая и культурная жемчужина Подмосковья, это пристань чудесных талантов, всю жизнь бороздивших океан вдохновения и заслуживших священное право на тихую гавань. Последнюю гавань в своей отданной стране жизни… И эта гавань в опасности!

— Замечательно! — воскликнул Имоверов, невольно захваченный мощной метафорой. — Так что же за коварные гольфстримы угрожают этой тихой гавани?

— Правильно! Именно — «гольфстримы»! — внезапно вернувшись, встрял Жуков-Хаит, но его коллективно зашикали и оттеснили.

— …Наш святой долг, — крепчая голосом, продолжил речь Жарынин, — наша задача — сберечь эту жемчужину и передать в надежные руки новых поколений творцов, поэтов, музыкантов, художников. Нет, не гольфстримы угрожают нам, а наглое криминальное рейдерство. Ибрагимбыков — запомните это имя! Имя человека, впрочем, нет, не человека…

Кто-то тихонько тронул Кокотова за плечо, он обернулся: Валентина Никифоровна протянула ему узкий конверт, от которого исходили тонкие ароматические флюиды.

— Просили передать! — сказала она с лукавым сочувствием.

— Спасибо… От кого?

Но бухгалтерша уже повернулась к нему спиной и скрылась в толпе ветеранов.

«Интересно, — подумал писатель, — эти конверты уже продаются с душистой пропиткой, или они насыщаются волнующим запахом, хранясь в пределах красивой дорогой женщины?» Размышляя, он надорвал заклеенный конверт и вынул втрое сложенный листок. Летящим, но разборчивым почерком там было написано:

Уважаемый Андрей Львович!

Возможно, я больше не вернусь в «Ипокренино». Это зависит от результатов сегодняшних переговоров. Но так или иначе, я была рада встретить Вас и вспомнить юность. Вы меня, конечно, не узнали. Хотя скажи я Вам всего одно слово — и Вы, конечно, вспомнили бы все!..

Но не важно. Пусть это останется тайной. Жизнь без тайн скучна. На всякий случай — прощайте! Прощайте, прощайте, прощайте, герой моих фантазий!

Н. Лапузина

От мысли, что он больше никогда не увидит Наталью Павловну и не узнает, почему стал героем ее фантазий, Кокотов оцепенел. Все его существо наполнилось детской знобящей досадой, а на глазах едва не выступили слезы, но именно в этот обидный момент раздался шквал аплодисментов, вернувших писателя к действительности. Андрей Львович оторвался от записки и огляделся: хлопали все — насельники, Огуревич, Зинаида Афанасьевна, Евгения Ивановна, обе бухгалтерши, Имоверов, кожаная дама, влажная блондинка, оператор, водитель джипа… Даже Агдамыч, начавший было отвинчивать таблички, отложил отвертку и бил мозолистыми ладонями, издавая звуки, похожие на стук копыт. Жарынин, по-оперному приложив руку к груди, раскланивался, точно дорогостоящий виртуоз на благотворительном концерте.