Гипсовый трубач - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Поляков cтр.№ 215

Далее послышался шелест бумаги, и ведущий начал читать заранее заготовленный текст о том, как на небосклоне отечественной словесности стремительно взошла беззаконная поэтическая звезда неведомой учительницы начальных классов из городка Вязники, что во Владимирской области. Геля со школьной скамьи писала стихи, но никому не показывала, страшась насмешек и непонимания. Опасения ее были не напрасны, ибо профаническое сознание не способно постичь инобытие вербального мифа! Но вот два года назад, отметив тридцатилетие, Ангелина в очередной раз приехала из Вязников в Москву, и как всегда, с солеными огурцами. Объяснимся! Учительской зарплаты на жизнь не хватало, а муж, старший оператор машинного доения Николай Александров, оставил бедную женщину с двумя детьми после того, как нашел в сенях под половицей и прочитал тетрадку стихов своей одаренной супруги, где были и такие пронзительные строчки:

После продленного дня

В школе совсем никого.

Хочешь сегодня в меня?

Мужу скажу: от него…

Что поделаешь — и Ахматову бросали!.. Вот и приходилось одинокой поэтессе подрабатывать, выращивая на приусадебном участке знаменитые вязниковские огурцы, которые, будучи правильно засолены в дубовой бочке, незаменимы для полноценного закусывания. По изысканности их превосходят разве что консервированные корнишоны фирмы «Gurk und Welt», продающиеся во всех магазинах сети «Симфония вкуса».

— Ангелиночка, поделитесь с радиослушателями секретом ваших огурцов! — лукаво попросил Лобасов.

— Я смородиновых листочков в кадку подкладываю — для крепости! — простодушно сообщила вязниковская умелица.

— Ну, а теперь вернемся к поэзии!

— Вязниковские вправду хороши! — подтвердил, облизнув сухие губы, Жарынин.

— А Зинаида Автономовна еще и хреновые листья в кадушку кидала, — вдруг вспомнил Кокотов.

— …Завернув деньги, вырученные с огурчиков, в носовой платок и спрятав на груди, провинциалочка решила прогуляться, чтобы купить детям гостинцы, а себе — обновки. Светило солнце, вокруг бурлила столица, жизнь налаживалась. А ведь еще недавно селяне, вообразите, не могли сами предложить свою продукцию на рынках. Грубые и готовые к немедленному насилию мигранты из бывших республик Советского Союза за бесценок скупали у них дары земли, чтобы потом перепродать втридорога. Мало того, лживо обещая увеличить оптовую цену, они грубо домогались наших среднерусских женщин, не всегда, увы, встречая отпор. Вероятно, этими скорбными аллюзиями и навеяно одно из самых знаменитых стихотворений Ангелины Грешко, взорвавшее интернет и попавшее даже на сайт нашего молодого президента. Стихи настолько потрясли главу государства, что он записал в твиттере: «Надо помнить: земледельцы — тоже люди!» Прочтите, прочтите, Геля, извергните эти строки, бросившие вызов не только рыночному беспределу, но и нравственной амбивалентности постмодерна!

И Грешко извергла:

Я щедра, я готова ногами обнять гоминида,

Человечков зеленых… По мне и Кинг-Конг не беда!

Но абрека базарного, спекулятивную гниду,

Паразита нерусского — не обниму никогда!

— Какой имплицитный императив! Какой карнавальный сарказм! — взвизгнул Лобасов. — Какой плевок в лицо политкорректности, этому симулякру Прометеева огня! Как тонко, как звонко! Но вернемся к судьбе нашей героини. Вот она, окрыленная первым розничным успехом, идет по городу и вдруг видит афишу: сегодня в Гуманитарной библиотеке МГУ открыта «Свободная трибуна поэта». То есть любой сочиняющий может зайти и прочесть на публике свои стихи. Глянув на часы, Ангелина решила рискнуть. Когда, запыхавшись, Грешко бежала по ступенькам, словно восходя к алтарю поэзии, она думала лишь о том, как бы не опоздать на автобус, отьезжающий вечером в Вязники от метро «Новые Черемушки». Войдя в зал, наша учительница увидела там множество народу, смутилась, спряталась в дальний уголок и, затаив дыхание, стала внимать. Вел стихотворный марафон знаменитый концептуалист Кибир Тимуров, который смотрел на собравшихся поэтов с улыбкой усталого энтомолога. К микрофону, повинуясь мановению его мизинца, выходили юноши и старики, школьники и пенсионеры, девчушки и почтенные матроны, военные и гражданские. Грешко внимательно слушала, и ей казалось, что все стихи одинаковые.

— Об этом, Ангелина, вы очень точно сказали в одном из ваших первых интервью. Давайте послушаем…

Раздался щелчок, и в эфире возник разговор, записанный в каком-то шумном месте.

— Как вы относитесь к современной поэзии? — спросил влажный мужской голос.

— Ой, даже и не знаю, как сказать… Ну, вот у нас в школе, в Вязниках, когда детишки подхватят кишечную палочку, то все бегают и бегают… не знаю, как это сказать…

— Вы считаете, современная русская поэзия подхватила палочку Бродского?

— А кто это?

— …Гениально! Какой удар по амбициям нонселекции! — засмеялся Сэм Лобасов. — Но продолжим. И вот наша вязниковская Ахматова сидела, слушала, недоумевала. Наконец все желавшие выступили. Великий модератор Кибир Тимуров обвел внимательным взглядом зал и спросил с облегчением:

— Это все?

«Теперь или никогда!» — отважилась Грешко и шагнула к микрофону, попросив кого-то постеречь купленные детям игрушки и отрез ситца. Первые же прозвучавшие строки потрясли собравшихся, в том числе и вашего покорного слугу, тихо скучавшего в зале. Ангелиночка, прочтите эти стихи, ставшие классикой и вошедшие во все мировые антологии!

И Грешко прочла:

Я увидела негра, входившего в двери трамвая,

На эбеновый профиль смотрела, едва не дыша!

И до пункта конечного, в стыдных мечтах изнывая,

Я кончала, кончала, пока не вспотела душа!

— Да, это был культурный шок! — вскричал Сэм Лобасов. — Казалось, любителей поэзии уже ничем не удивишь — ни обсценной лексикой, ни амбивалентным эротизмом, ни провокативной перцепцией. Но это было потрясение! Вот так, честно, открыто и, я бы сказал, фрактально в зале прозвучал живой стон женской плоти, облеченный, как писал Ходасевич, в «отчетливую оду»! Семантическая емкость вкупе с постконцептуальной открытостью, смелый нарратив, декодированный с редчайшей откровенностью… Такого дискурса современная русская поэзия еще не знала! Зал взорвался аплодисментами. Кибир Тимуров (вы же знаете, как завидуют поэты чужому успеху!) пытался закрыть трибуну, но его с криками «Иди отсюда, да!» — согнали с председательского места.

«Грешко, еще, Грешко, еще!» — скандировал зал.

— Ангелиночка, вспомните, что вы прочитали на бис?

— «Чресла».

— Да, да, да! «Чресла!» Умоляю, озвучьте и для нас этот шедевр постконцептуальной поэзии!

Она озвучила:

О мои, о мои, о мои ненасытные чресла!

Скольких вы посрамили надменных и потных самцов!

Ночью шлюхой подохла — наутро весталкой воскресла.