— Попку чуть на меня! — командует он. — Нет, так много… Это уже не попка! — А сам изнывает от желания просто видеть Юлю, говорить с ней, смотреть в эти чистые голубые глаза…
Кстати, с невинными деликатностями зарождающегося чувства у Андрея Львовича было все в порядке. Он понимал и умел тонко описать, как внезапно рождается, расцветает и опадает лепестками разочарования внезапная симпатия к грустной пассажирке автобуса. А вот знаний о развратной стороне жизни ему, семейному до недавних пор мужчине, явно не хватало, что по-человечески, может быть, и хорошо, но с писательской точки зрения непроизводительно: ведь именно романами о «странностях любви» Кокотов зарабатывал себе на жизнь в самые трудные годы. Со звонка в «Ротики эротики» он полагал начать серьезное изучение сексуальных пределов гнусной действительности, но в самый последний момент, набрав шесть цифр, смалодушничал, передумал и, злясь на себя, сунул «Теслу» под табурет. Там он ее, без умолку верещащую, и обнаружил. Нагнулся и, чувствуя прилив крови к вискам, снял трубку.
— Я бы хотел побеседовать с господином Кокотовым! — потребовал густой мужской голос.
— Кокотовым, — привычно поправил Андрей Львович, ибо почти никто и никогда не произносил его довольно редкую фамилию правильно с первого раза. (Из трех вариантов ударения все почему-то выбирали именно тот, который придавал фамилии легкомысленный, даже блудливый оттенок).
— В таком случае мне нужен господин Кокотов! — заявил голос с раздражением.
— А кто его спрашивает?
— Жарынин.
— Кто-о?
— Кинорежиссер Жарынин. Слыхали?
— Слыхал, — полусоврал Кокотов. — Простите, имя-отчество только вот запамятовал…
— Дмитрием Антоновичем с утра был!
— Я вас слушаю, Дмитрий Антонович!
— А до этого вы меня, Андрей Львович, выходит, не слушали?
— Я неточно выразился. Очень рад вас слышать. Давний поклонник вашего таланта! — зачем-то подлизнулся Кокотов, мучительно соображая, почему фамилия режиссера показалась знакомой, если ни одного его фильма он вспомнить никак не мог.
— Будет врать-то! А вот я в самом деле прочел ваш рассказ в журнале «Железный век».
— Какой рассказ?
— А вы много рассказов напечатали в этом журнале?
— Один…
— Тогда не задавайте глупых вопросов! Я прочел рассказ про гипсового трубача.
— Вам понравилось?
— Кое-что есть, хотя в целом рассказ написан слабо.
— Вы считаете? — обидчиво улыбнулся Андрей Львович.
— Считаю.
— Зачем же вы мне звоните?
— Потому что по вашему сюжету я сниму хорошее кино!
— Мне трудно об этом судить…
— Почему?
— Потому что, Дмитрий Антонович, я не видел ни одной вашей картины! — поквитался Кокотов.
— Вы и не могли видеть. Вгиковская короткометражка «Толпа» не в счет. А единственный мой фильм «Двое в плавнях» смыли по решению Политбюро!
— Как смыли?
— Категорически! В знак протеста я ушел из кино! Но хлопнув дверью… Очень громко!
— Ах, ну да… — Кокотов вспомнил этот действительно шумный скандал застойного кинематографа. — А теперь, значит, вы вернулись?
— Да, побыл, как бы это выразиться, во внутренней эмиграции… Надоело. Хватит!
— А во внешней эмиграции не были?
— Ну, как же… Чуть не выбрал свободу. Но русскому человеку там делать нечего. Однако же странно…
— Что?
— Странно, что вы расспрашиваете меня о всякой ерунде вместо того, чтобы прыгать от счастья. Вам звонит режиссер и хочет экранизировать ваш рассказ!
— Я прыгаю. Вы просто не видите. А деньги на картину у вас есть?
— Разумеется. В противном случае я бы вас не тревожил. Еще вопросы?
— Нет.
— Тогда запоминайте: завтра в девять ноль-ноль я заезжаю за вами, и мы отправляемся в «Ипокренино» — писать сценарий.
— В «Ипокренино»? — переспросил писатель, много слышавший об этом историческом месте, но ни разу там не бывавший.
— Да. Я заказал две комнаты с пансионом.
— Я не могу.
— Почему?! — возмутился Жарынин.
— У меня анализ. Очень важный…
— Какой еще к чертям анализ! А вы не можете эти ваши… ингредиенты сдать сегодня… впрок?
— Нет, это очень сложный анализ. По знакомству. А «ингредиенты», как вы выразились, тут абсолютно ни при чем! — с вызовом ответил Андрей Львович.
Некоторое время из трубки доносилось лишь недовольное покряхтывание и посапывание. Наверное, именно так ругались наши бессловесные предки, еще не знавшие роскоши многофункциональной брани.
«Чтоб они пропали, эти анализы! Ну зачем я поперся в поликлинику? Жил бы с этой чертовой бородавкой и дальше! — в отчаянье думал Кокотов, которому впервые в жизни звонил режиссер да еще с таким предложением. — Пошлет он меня сейчас, и правильно сделает!»
— Хорошо, — наконец согласился Жарынин. — Когда вам надо в Москву?
— Через три дня…
— Я сам отвезу вас и сдам на анализы! А потом доставлю назад в «Ипокренино». Договорились?
— А сколько я должен за путевку? — не успев обрадоваться, с боязливой щепетильностью полюбопытствовал Андрей Львович.
— Нисколько. Фирма платит. Да или нет?!
— Да. Я согласен.
— Неужели?! У вас тяжелый характер. Но я с вами поработаю. До завтра. Ровно в девять. На Ярославке, напротив вашего дома, возле ларька.
— В девять, возле ларька, — повторил Кокотов, чтобы лучше запомнить.
— И не опаздывайте! Там остановка запрещена.
— Откуда вы знаете, что запрещена? — подозрительно спросил писатель.
— Прежде чем сделать вам такое предложение, я собрал о вас материал.
— Вы за мной следили?
— Наблюдал.
— Ну, знаете… В таком случае…
Однако Жарынин уже повесил трубку. Кокотов, слушая гудки, подумал о том, что судьба непредсказуема, как домохозяйка за рулем, и решил: никуда не поеду!..
Глава 2
Проклятье псевдонима
На следующее утро Андрей Львович ровно в девять стоял возле пыльного ларька, торговавшего несъедобным изобилием. Двухкомнатную квартиру вблизи шумного, загазованного Ярославского шоссе, он получил в прежние времена от могучего в ту пору Союза писателей. Кокотов значился в списках очередников на улучшение жилищных условий, так как занимал с мамой Светланой Егоровной тесную хрущевскую «однушку» в Свиблове. Отсюда, собственно, и возник его первый литературный псевдоним «Свиблов», под которым он печатал первые сочинения, не снискав ни славы, ни даже какой-нибудь чуть заметной известности. Потом у него, правда, появился еще один псевдоним, так сказать, коммерческий… Но это отдельная история.