Мэдисон радовалась тому, что она в пальто, и не только потому, что на улицах Сиэтла царил холод. Оно было дорогим, и, похоже, люди вокруг нее это понимали. Благодаря пальто ее не беспокоили люди, которые в другой раз непременно это бы сделали. А еще помогало то, что она была ростом почти с маму.
Кроме того, хорошо, что сейчас день. Ночь выдалась длинной. Водитель пикапа, остановившийся на стоянке Скэттер-Крик, чтобы зайти в туалет, с удовольствием согласился подвезти до города девочку, предложившую ему тысячу долларов, и высадил ее в центре. Но, оказавшись в городе, она поняла, что так и не знает, куда ей идти.
Итак, она в Сиэтле — и что дальше? Ощущение какой-то цели, толкавшее ее вперед с тех пор, как она покинула Кэннон-Бич, теряло свою силу. С ним все было проще. Вроде как делать то, что велела девочка старше тебя, потому что ты хочешь с ней подружиться. Или ты на кухне и съела несколько пирожных и больше тебе есть не следует — но вдруг ты опускаешь глаза и видишь еще одно у себя в руке. Как же это так? Словно внутри твоей руки есть еще одна рука, которая это и сделала, но, когда приходит мама, никого рядом нет, и получается, что пирожное взяла ты.
Мэдди не раз слышала за обедом, как папа говорил, что это последний бокал вина, а потом, как будто сам того не замечая, тянулся к бутылке, чтобы налить себе еще чуть-чуть. С мамой тоже происходили такие вещи, множество раз. В последние месяцы Мэдди иногда видела ее грустной и тихой, словно она решилась на что-то. Но уже вечером или на следующий день она снова выглядела счастливой — а как такое могло быть, если только она не решила отменить свое предыдущее решение? Как можно иметь что-то в виду, а потом не иметь? Однажды Мэдисон вошла в дом и обнаружила, что мама разговаривает по телефону, и, может быть, она все это придумала, но у нее возникло впечатление, как будто маму поймали с пирожным в руке. Мэдисон надеялась на то, что так бывает у всех в жизни. А еще на то, что не станет хуже.
По крайней мере, сейчас она не хотела есть и пить. Мужчина в пикапе поделился с ней кофе и дал половину бутерброда, когда высадил из машины. Она знала, что рисковала, когда предложила ему деньги, что многие люди разбили бы ей голову, чтобы посмотреть, сколько у нее есть еще, но он к их числу не принадлежал. У него были красные белки, и улыбка не сходила с его лица, и Мэдисон решила, что он из тех, кто стремится к спокойной жизни. Мама часто говорила ей, что она умеет понимать людей, а папа добавлял: «И заставлять их делать то, что тебе нужно», но он говорил это с улыбкой и по-доброму.
Мэдисон несколько часов ходила по улицам, меняя направление каждый раз, когда замечала, что кто-то ее зовет или собирается к ней подойти. Она попыталась позвонить домой из телефона-автомата, воспользовавшись монетками, которые взяла из маминого кошелька, перед тем как уйти из Кэннон-Бич (сейчас ей было стыдно за свой поступок — она не из тех, кто берет чужое). Но телефон звонил и звонил в доме в Портленде, а затем включился автоответчик. Да, была середина ночи, но телефон стоял на их прикроватной тумбочке. Почему папы нет дома? Мэдисон попробовала позвонить на мамин мобильник, но почему-то все время путала номер. Она была уверена, что знает его — несколько месяцев назад старательно выучила его наизусть, — но он почему-то вылетел у нее из головы. Она набрала несколько номеров, которые казались ей похожими, и разбудила несколько очень сердитых людей, но до мамы так и не дозвонилась.
Поэтому она продолжала идти. Иногда ей казалось, будто она что-то ищет, и в какой-то момент поняла, что поднимается по длинному крутому склону, приведшему ее в район с красивыми большими домами. Мэдисон некоторое время постояла перед одним из них в темноте, но почувствовала только грусть и досаду. Когда стало совсем холодно, она нашла улочку, ведущую к центру, и, немного пройдя по ней, увидела дверь в стене. Она села на пороге и съежилась. От двери пахло старой мочой. Мэдисон не собиралась засыпать, но все равно заснула. Она устала от бесконечного хождения, а еще от того, что делала вид, будто совершенно не напугана.
Она заснула, но сон был плохим. Ей являлись самые разные видения, без конца сменявшие друг друга. От каких-то она чувствовала себя счастливой, например когда ей приснились маленькие девочки, хорошенькие и улыбающиеся, или когда она сидела в кресле в красивом доме с видом на залив. Другие же были грустными или пугающими, вроде того, где она, задыхаясь, бежала по бетонной дорожке около воды. Обычно ей нравилось смотреть сны. Иногда они бывали забавными и интересными. Но только не эти. Словно она переключала телевизор с канала на канал и вдруг нашла такой, которого раньше не было. Какие-то сны казались ей знакомыми, они приходили к ней много лет назад, еще тогда, когда она просыпалась по ночам и видела маму и папу, прибежавших узнать, почему она так кричит. Другие же оказывались темными, шумными и взрослыми… нехорошими. Она ни разу не увидела ничего запретного, но боялась, что, если будет смотреть достаточно долго, это произойдет.
Большую часть времени, которое Мэдисон провела под дверью, она даже не была уверена, спит она или нет. Но потом ей показалось, что она проснулась, что вокруг стало светлее, она ушла с этой улицы и снова начала свое непрерывное движение.
Когда открылись магазины, стало проще. Она последовала за потоком людей и оказалась на открытом пространстве в центре города. На другой стороне улицы находился «Барнс энд Ноубл».
[20]
Она вошла внутрь и поняла, что на некоторое время нашла себе приют. В книжном магазине можно оставаться столько, сколько ты хочешь, если у тебя красивое пальто. Она просмотрела книги, потом журналы. Когда какой-то человек с беджиком на груди подошел спросить, все ли у нее в порядке, она ответила «да» и сделала вид, что машет кому-то в другом конце магазина. Продавец улыбнулся и оставил ее после этого в покое. Он был очень милым и напомнил ей дядю Брайана.
В отделе расхаживали другие девочки ее возраста, но теперь, после сна, они казались Мэдисон какими-то странными, и она почувствовала, что смотрит на них, пожалуй, слишком пристально. Поэтому она отправилась в «Старбакс», где купила кофе, воду и кое-что поесть. Она не собиралась этого делать, но поняла, что поступила разумно. Какая Мэдди взрослая девочка, ей позволили самой подойти к прилавку, а ее мама сидит… вон там и наблюдает за ней. Она выпила кофе и съела морковный пирожок, а бутылку воды и пакет с мюслями положила в карманы. Карманы сильно оттопырились, но ничего не поделаешь.
У нее есть запас еды. Все хорошо.
Мэдисон вернулась в отдел детской литературы, нашла себе местечко, достала потрепанную записную книжку и, спрятав внутри Ричарда Скерри,
[21]
принялась ее листать.
Чем больше она читала, тем более странное у нее возникало ощущение. Она не понимала почему. То, что там было написано, не имело ничего общего с настоящей историей. Там не было начала, от которого повествование идет дальше, и ты следуешь за ним, пока оно не заканчивается, — так устроены все книги, с которыми она до сих пор встречалась. Если не считать малышовых книжек, вызывавших у папы негодование: Мышка Молли выбирается из постельки, Мышка Молли собирает цветы на холме, Мышка Молли идет и смотрит на море, где ее друг Нарвал Невилль… Конец. Ее папа возмущался такими книгами, говорил, что в них нет настоящей сказки и откуда, черт подери, вдруг взялся этот Невилль? История в записной книжке была именно такой. Какие-то записи, без единой структуры, без начала и конца. Разница состояла только в том, что малышовые книжки старались сделать все простым и очень ярким — Невилль Неизвестнооткудавзявшийся заполнял собой всю страницу. Их задача состояла в том, чтобы учить детей читать, понимать, какие слова что означают.