Со всей возможной деликатностью Джексон отворил калитку со двора. Не хотелось бы навлечь на себя гнев хозяйки, лишив ее сна, лучшего источника женской красоты. Ее красота и так питается скудно.
Проулок пустовал. Джексон вспомнил свою мятежную автостопщицу и полезный фонарик у нее в сумке, пожалел, что у него при себе ничего такого нет. Из оружия — разве только швейцарский армейский нож, да и тот остался в рюкзаке на чердаке.
Он дошел до конца проулка и очутился на другой улице — вокруг дома, близнецы «Белла виста». Собака опасливо жалась к его ноге — эта эскапада псину явно не развлекала.
Впереди на дорогу выпрыгнула фигура. К добру ли эта встреча при луне
[164]
. Мужик из «лендкрузера». По курткам их узнаете их
[165]
. У Джексона волосы на загривке встали дыбом, он развернулся — а позади что? Ну само собой, работают парно, кожаные куртки, кожаные перчатки, большие кожаные ботинки, Джексон — начинка в этом коровьем сэндвиче. Тот, что стоял сзади, хрустнул костяшками, и Джексон вспомнил кота Мэрилин Неттлз — как тот пытался его напугать.
Пес ощетинился и заворчал — надо же, как грозно, сам-то крошечный. Ага, подумал Джексон, ну давайте, только троньте меня — меня и мою крошечную собачку, мы готовы. Он повернулся так, чтобы видеть обоих. Тилибом и Тарарам.
— Мы как раз хотели с вами повидаться, — сказал один. — Ничего комнатенка, а? Ах, как счастлив я вскоре оказаться на море
[166]
.
Беспокоило то, что говорил он, как брат Джексона, тот же шероховатый акцент, тот же неявный цинизм. Джексонов акцент с годами стерся — неизвестно еще, узнал бы он себя в молодости, если б услышал.
— Вы вообще кто? — спросил Джексон. — И чего вам надо? Пришли меня отколошматить — по причине, которую мне постичь не дано, — или что?
— Или что. Нам надо или что, — сказал другой. — Но отколошматить тоже можем.
Шутники, значит, — худшая разновидность,
— По-моему, джентльмены, тут у нас испорченный телефон, — сказал Джексон. — Вы ищете женщину с бензоколонки. Я не знаю, где она.
— Ты что, думаешь, мы идиоты? — спросил тот, что говорил, как Джексонов брат.
— Ну…
— Мы тебя ищем.
— Меня? А я-то что сделал?
— Суешь нос куда не следует, — сказал Тарарам. — Вопросы людям задаешь.
— Нас просили кой-чего тебе передать, — сказал Тилибом.
— Вы теперь и открытки к праздникам доставляете? — спросил Джексон.
Бытует мнение, что, если все шансы против тебя, разумнее тихо отползти, а не тыкать врага в лицо большой палкой. Джексон извлек большую палку и потыкал.
— Погодите, дайте угадаю — вы подарочные стриптизеры, — сказал он Тилибому, который уже присел, готовясь к драке.
Тарарам снова хрустнул костяшками. На абордаж, подумал Джексон.
Тарарам ринулся на него, врезался на полном ходу, Джексона повело, развернуло, и не успел он отбить внезапную атаку, Тилибом ударил его в висок. Джексон покачнулся, однако умудрился заехать Тилибому по носу.
— Туше! — выдавил он, и тут Тарарам принялся колотить его в живот.
Джексон очутился на земле; слышно было только, как яростно лает собака. Лучше бы помолчала, а то ей тоже достанется, эти ребята не постесняются и ее вырубить.
Потом тот, у кого речь смахивала на речь Джексонова брата, заговорил пугающе близко, в самое ухо:
— Просили передать, мудрила южный, чтоб не трогал Кэрол Брейтуэйт. Еще раз тронешь — мы вернемся.
Джексон хотел возразить — ладно бы просто избили, но ведь земляки не признали его за своего. Увы, не успел он открыть рот, один земляк пнул его в голову, и во второй раз за ночь Джексона объяла тьма.
* * *
«Ту-уит-туу». Не совсем. Скорее так: «кьюик… у-уу». Самка зовет, самец отвечает. Они очень тщательно охраняют территорию, совы. Трейси это знала лишь потому, что на полке стояла книга о птицах Великобритании. Не совсем «коттедж» — огромный дом, она как-то не обратила внимания, когда бронировала. Написано было, что «спроектирован Бёрджесом», как и церковь в паре сотен ярдов. Викторианская готика. Дом стоял посреди средневекового оленьего парка. Удивительное дело.
Если б они поселились тут на всю неделю, катались бы по дому, как две горошины в громадном стручке. Но на сегодняшнюю ночь они встали лагерем в гостиной. Трейси не хотела застрять в спальнях, не хотела фонариком сбивать каких-нибудь мужиков с лестницы. Первый этаж, срочный побег черным ходом. «Сааб» надежно припрятан за домом. Здесь его искать не станут.
Прибыв днем, они прогулялись от дома вниз по холму, к искусственному озеру. Над водой кафе — они посидели снаружи, съели мороженое. Кончиками рожков покормили жадного гуся. В детстве у Трейси была книжка издательства «Ледибёрд» — так и называлась, «Жадный гусь». Посмотреть на них со стороны — обычные люди, приехали на выходные. Мать и дочь. Имоджен и Люси.
Они доели мороженое и пошли вдоль зеленых прудов, до самого Фаунтинзского аббатства. Садово-парковое искусство восемнадцатого столетия, каскады, пруды, капризы; что плохого в том, чтоб улучшать природу? По кромкам прудов толклись стаи головастиков, тут и там мелькала рыбешка. Трейси вспомнила карпов Гарри Рейнольдса. Крупные дорогие рыбины. Непостижимо, как это — купить рыбу, если не хочешь ее съесть.
Девочка ходила неплохо — шаг одной ногой, потом другой, такого рода ходок. Прагматик. В аббатстве, как выяснилось, проходил какой-то средневековый базар. Или ярмарка. С актерами в костюмах — стряпают на открытом огне, учат ткать лен, стрелять из лука по мишеням. Целого поросенка жарят.
Они ушли до начала танцев.
— Очень важно понимать, когда пора откланяться, — сказала Трейси.
Они сварганили ужин — тосты с фасолью и сыром — и опять пошли бродить, гуляли на благоуханном вечернем воздухе. В этой обстановке так и хочется употребить слово «благоуханный». Сумерки, час колдовства. Май, волшебный месяц. Все туристы разъехались по домам, в парке никого, только Трейси и Кортни, олени и деревья. Никаких загородных звериных рыков, мычания, блеяния, кукареканья, которые, по сути, означают бойню и кровь. Здесь только птицы поют, растет и поедается трава, деревья потихоньку тянутся к облакам.
И сотни оленей. Толпы оленят.
— Бэмби, — сказала Кортни.
Все, по счастью, живые. Понимают, что Трейси недавно убила их сестру? Она серьезно подумывала стать вегетарианкой.