Отец Трейси был ветераном войны, служил в «зеленых Говардах»
[116]
, высадился в Нормандии, на пляже Голд. Наверняка много чего повидал, но, если и так, помалкивал. Иногда война людям не впрок. Родился в Дьюзбери. Мировая столица шодди. Кое-что понятно о текстильном городке, если он даже на второй сорт не замахнулся, предпочел низкокачественные ткани из тряпья и обрывков. Грязное это дело, шодди. Город, где женщины теперь накачивают наркотой и похищают собственных детей, чтоб денег сшибить. Потрошителя поймали в Шеффилде, а допрашивали в Дьюзбери. Обычный патруль, удача Сатклиффа истощилась, а к полиции запоздало возвращалась. Трейси помнила, как стояла в лавке на углу, покупала себе и напарнику чипсы и шоколадки. На дежурстве. У мужика за прилавком работало радио, и, когда сообщили новость, он заорал: «Его поймали, Потрошителя вашего поймали!» Сын выходцев из Бангладеш — Трейси не винила его за то, что не признавал Сатклиффа своим. Где была во время прочих важных мировых событий, уже забыла (наверняка перед ящиком, новости смотрела), хотя падение второй башни Всемирного торгового центра видела в телемастерской, покупала кабель для DVD-плеера. А должен был идти «Обратный отсчет»
[117]
.
В день свадьбы Чарльза и Дианы — Трейси хотела посмотреть репортаж (но ни за что бы не призналась) — она координировала обыск домов после так называемого убийства чести, жертва — женщина из Брэдфорда. Сказочная свадьба.
А девочка бывала на море?
— Ты бывала на море, Кортни?
Кортни, набив рот роллом с тунцом, потрясла головой, затем кивнула.
— И да и нет?
— Да, — пробубнила Кортни.
— Да?
— Нет.
Непостижимо. Они поедут на море. И будут пантомимы, и цирки, и парижский Диснейленд. Они поедут на море, поплещутся в волнах. Осторожно. До появления ребенка Трейси думала бы: море, песок, пляж. А теперь воображает, как маленьких детей уносит, точно пробки в цунами. И не стоит забывать, что на среднестатистическом британском пляже разумно ожидать высокий процент педофилов — выходят на свет божий, наслаждаются жизнью. Опасайся одиноких мужчин на морском берегу, в бассейнах, у школьных ворот. Игровые площадки, ярмарки, пляжи — педофильские пастбища. Вроде бы самые невинные места. Если б люди знали. А девочка знает? Может, к мысленно составленному списку врачей нужно прибавить психотерапевта? Или хватит свежего воздуха, зеленых овощей и любви Трейси (пусть дилетантской и преступной)? Хороший вопрос. Почему ребенок был у Келли, если Келли не ее мать? Келли присматривала — какой-нибудь злодей поручил? И девочка привыкла, что взрослые передают ее друг другу, как посылку? Торгуют ею. От одной мысли мороз по коже.
Надо бы купить фотоаппарат, хорошую цифровую камеру, новая детская жизнь отпечатается красками струйного принтера. Полезно завести улики — вот, мол, Кортни есть в жизни Трейси. Где-то завалялся старый фотоаппарат — ничего похожего на нынешние зализанные модели. Снимать толку не было — Трейси не встречалось ничего достойного. В основном она гуляла в одиночестве, а что за радость в пейзажах, если на них нет людей? Проще открытку купить.
Отец Трейси — носил брюки, орудовал камерой — годами документировал их жизнь. Имел привычку ежегодно фотографировать рождественскую елку. Были и другие семейные снимки: открывают подарки, благопристойно пьют херес, хлопушки опять же, и кое-где елка отчасти видна — дуга мишуры, повисшая ветка, — но не «елка, только елка, и ничего, кроме елки». Не шутка, даже не острота.
Фотографии свалены в коробку у Трейси в дальней спальне — уже не поймешь, из какого Рождества взялось какое дерево, каждый год одни и те же тоскливые игрушки, только развешены чуть иначе, волхвов направляет не звезда небесная, а какая-то обшарпанная морская звезда, на кончиках веток пьяно покачиваются изнуренные гномы из мохнатой проволоки, вместо носов и глаз спичечные головки. После семидесяти отец перестал покупать елку. «Да зачем?» — сказала мать, когда Трейси заехала на Рождество. Для радости, для веселья, чтобы было красиво, подумала Трейси, — но поезд ушел.
Если провести археологические раскопки в коробке, найдется ли подсказка — отчего родители барахтались в унынии своей жизни с таким откровенным воодушевлением?
Найдет ли она в коробке юную себя, удивится ли, как далеко ушла, или расстроится оттого, что она, юная, теперь так далеко? Ронни Хилтон в «Спа-театре», у Трейси впереди целая жизнь. «Мельница в старом Амстердаме»
[118]
. «Передай посылку». Забавно, Трейси столько лет вычеркивала свое блеклое детство (туда ему и дорога), но, едва заимела ребенка, что-нибудь то и дело напоминает — осколки, щепки памяти. Треснуло зеркало.
— Нам пора. Давай сходим к озеру, уток покормим?
От пикника остались корки — все остальное Кортни подъела. Может, Трейси похитила кукушонка, великанье дитя. И жестоко расплатится — она представила, как девочка растет и растет, раздувается, заполняет собой машину, пустую комнату, весь дом, съедает все, что попадается на глаза, включая Трейси. Похищаешь ребенка, и он тебя губит — а ты слишком поздно поняла. Греческая трагедия, да и только. Несколько лет назад Трейси видела «Медею» в драмтеатре Западного Йоркшира. Африканская постановка; «Нигерийцы, точнее, йоруба»? — со знанием дела пояснил ее спутник. Опять ученый из «социального клуба одиноких». Напрашиваются вопросы насчет образованных. На пороге ее дома попытался ее полапать. Она оскорбилась — он что, думает, она уже до такой степени отчаялась? Двинула ему коленом по яйцам — вот тебе эмпирик. На этом ее отношения с клубом прекратились.
С Медеей, конечно, все не так, она убила детей, а не наоборот. Сюжет не пугал — такое происходит то и дело.
Утки потеряли аппетит — в парк явилось пол-Лидса, и все кидали равнодушной пернатой дичи огрызки белого хлеба. Под вечер придут крысы, пожрут размокшие объедки. Кортни не из тех, кто выбрасывает еду, — корки она съела сама.
Девочка подустала. Детей надо комплектовать колесами.
— Мороженого, а? — спросила Трейси.
Кортни показала «во!». Хочется подарить этому ребенку весь мир, но никакое мороженое на свете не зачеркнет Келли Кросс и все ужасы, что за ней стоят. Морожено, морожено, в мгновенье уничтожено.
Они пошли обратно по Солдатскому полю, у каждой рожок: у Кортни — клубничный, у Трейси — мятный с шоколадной крошкой. Потрошитель напал на двух жертв в Раундхее — одна выжила, другая умерла. Слепая удача. 1976-й и 1977-й. Через два года после убийства в Лавелл-парке. То убийство Потрошителю так и не пришили, но поневоле задаешься вопросами. Уилму Маккенн, его первую жертву, убили спустя всего полгода после того, как Аркрайт выломал в Лавелл-парке дверь, а Сатклифф охотился и прежде. Кто-то из заключенных сознался в убийстве Кэрол Брейтуэйт, а потом умер, рассказал Аркрайт. Удобный способ подчистить преступление.