– Ты меня слышишь? – настойчиво повторил он. – Что
можно сделать, чтобы помочь девочке?
– Боюсь, что ничего, – едва слышно сказала она.
– То есть как?..
– Заложников не возвращают, как показывает опыт.
– И ты так спокойно об этом говоришь?! Не может быть,
чтобы ничего нельзя было сделать. Я тебе не верю. Просто у тебя опустились
руки, и ты не можешь ничего придумать. Ну встряхнись же, Настя, надо же что-то
сделать!
– Помолчи, – резко оборвала она Лешу. – Ты, видно,
плохо меня знаешь, если думаешь, что у меня могут опуститься руки. Девочка
слишком большая, чтобы ее можно было вернуть домой. Если бы ей было года два-три
– тогда был бы шанс, потому что от нее как свидетеля никакого толку. А
одиннадцатилетняя девочка их всех запомнит и детально опишет. И расскажет, чем
ее кормили, и о чем они между собой разговаривали, и какие любимые словечки
употребляли в разговоре, и какой вид из окна, и какие звуки доносились с улицы,
и много чего другого. После этого их найти – дело терпения и техники. Именно
поэтому заложников никогда не возвращают. Но есть и еще один закон, и мы можем
надеяться только на то, что он сработает.
– Какой закон?
– Через неделю после совместного пребывания преступнику
становится трудно убить заложника. Они привыкают друг к другу, между ними
складываются какие-то отношения, они вынуждены общаться. И чем дольше держат
заложника, тем труднее его убить. Тогда у нас появляется пусть
микроскопический, но шанс. Они девочку, конечно, не отпустят так запросто, но и
не убьют, по крайней мере сразу. Ларцев ничего этого не хочет понимать, он в
отчаянье и вынужден верить им. Если это опытные преступники, то девочки, скорее
всего, уже нет в живых.
– Ты – чудовище, – выдохнул Леша. – Как у тебя язык
поворачивается спокойно рассуждать о таких вещах.
– Ты еще скажи, что я моральный урод. Просто у меня
хладнокровия и рассудительности больше, чем у Ларцева. Может быть, потому, что
у меня нет детей, тут он прав. И от того, что я начну рвать на себе волосы,
рыдать и причитать, ситуация, к сожалению, не изменится. Если девочка мертва,
мы можем делать все, что считаем нужным, но с риском, что Ларцев явится нас с
тобой убивать. Если же она еще жива, то нужно сидеть тише воды, ниже травы,
чтобы, не дай Бог, не спровоцировать преступников, и молиться о том, чтобы
затянуть игру на как можно больший срок. Каждый день, каждый лишний час,
который Надя проводит с ними – это, конечно, травма для нее, это дни и часы
переживаемого страха, но это и надежда на то, что она останется в живых. Вот я
и пытаюсь придумать, как потянуть время, не вызывая у них подозрений. А ты со
своими новостями по радио мне закатываешь скандалы.
– Ну извини, старушка. Сойдемся на том, что мы оба не
правы. Но согласись…
Леша не успел договорить, как его прервал телефонный звонок.
– Как чувствуешь себя, Стасенька? – заботливо
осведомился Колобок.
– Плохо, Виктор Алексеевич. Был врач, дал мне
больничный на десять дней, велено лежать, спать и не дергаться.
– Хорошо тебе, – с завистью вздохнул Гордеев. – А на
меня тут ушат помоев выливают.
– Кто?
– Сначала Ольшанский. Его, видите ли, вызвал начальник
следственной части и устроил разнос за дело Ереминой. Кричал, что если не
знают, как раскрыть преступление, так пусть честно признаются в своей
несостоятельности и приостанавливают дело, а не изображают видимость
активности.
Попросил принести дело, сам лично его прочитал, ткнул носом
в то, что в деле после шестого декабря не появилось ни одного нового документа,
обозвал Костю бездельником и велел немедленно готовить постановление.
Костя, конечно, на меня собак спустил, ну а я, как водится,
на него. У меня сыщики по горло загружены, света белого не видят, а такие
следователи, как он, тянут резину, ничего сами не делают, все только и
дожидаются, пока им оперативники дело раскроют. На том и расстались. Потом
Гончаров, который наружниками командует, прилетел весь в мыле отношения выяснять.
Орал, что у него людей не хватает и если я у самого генерала рапорт не подпишу,
он своих ребят с наших объектов снимает. Так что все, кто у нас фигурировал по
делу Ереминой, остаются без прикрытия.
– Ну так подпишите бумагу у генерала, в чем проблема-то?
– Ходил.
– Ну и?
– Как пришел, так и ушел. Еще и наслушался и про себя,
и про тебя, и про Божью матерь. Ты, может, еще не слышала, убит председатель
правления банка «Юник», так что теперь это у нас будет преступление номер один,
все силы бросаем на него, а убийство каждой проститутки расследовать – без
штанов останешься, зато с кучей выговоров. Вот так примерно.
– Лихо, – посочувствовала Настя. – Достается вам.
– Это точно. Только сдается мне, деточка, что кто-то
где-то давит на все клавиши, чтобы мы дело Ереминой прикрыли.
«Все пропало, – вмиг похолодев, подумала Настя. – Черт его
дернул говорить об этом. Он ничего не понял. Или врач ему ничего не передала.
Все пропало».
– И… что же теперь? – осторожно спросила она.
– А ничего. Дело-то мы и так собирались прикрывать, ты
же мне сама сегодня утром сказала, что все возможности исчерпаны, да и Костя
Ольшанский с этим в принципе согласен. Просто мы оба не любим, когда на нас
пытаются давить. Строптивый я стал к старости. Одно дело, когда ты сам решение
принимаешь, и совсем другое – когда тебе его навязывают.
Времена-то уже не те, чтобы с прежним аппетитом жрать такое
дерьмо. Когда на меня начальство давит, меня так и тянет назло ему сделать
наперекор.
– Да ладно вам, Виктор Алексеевич, нынешние начальники
те же, что и раньше были, откуда им новых привычек набраться. Вот и работают
по-прежнему. Не обращайте внимания, здоровье дороже, – посоветовала Настя.
– И то сказать. Ну вот, поплакался тебе в жилетку,
вроде легче стало.
Тебе нужно что-нибудь? Может, продукты, лекарства?
– Спасибо, у меня здесь Леша, так что я всем
обеспечена.
– Слушай, а может, тебя к тестю в клинику отвезти на
консультацию?
Все-таки сердце, с этим не шутят.
Тесть Гордеева профессор Воронцов был руководителем
крупнейшего кардиологического центра и как врач пользовался мировой
известностью.
– Не надо, я еще не при смерти, – отшутилась Настя. –
Полежу несколько дней, и все пройдет.
– Ну смотри. Если что надо – звони.
Положив трубку, Настя присела на диван, чтобы унять бешено
колотящееся сердце. Колобок вступил в игру. Пора и ей, Насте, делать свой ход.
Евгений Морозов, распрощавшись с Настей, с удовольствием
занялся работой самостоятельно. Перво-наперво он решил все-таки разыскать
неизвестно куда запропастившегося Александра Дьякова и для этого отправился в
Северный округ, где был прописан Дьяков и где у самого Морозова жил надежный
источник информации. Имя у «источника» было замысловатое – Нафанаил
Анфилохиевич, но окружающие называли его проще – Нафаня. С возрастом к смешному
сокращенному имени прибавилось слово «дед».