Наконец конь встал так, как это было надо для Чучи.
— Держись за него и ни о чем не думай. И глаза держи закрытыми, — посоветовал подземельщик.
Млад сразу почувствовал, как под ним зашаталась земля, а потом тело закололи тысячи мелких иголок, словно на еловые ветки упал.
Когда земля снова стала твердой и повеяло откуда-то холодом, Млад открыл глаза. Кругом лежал снег, и его освещало низкое солнце. Рядом рассерженно бил копытом Лиходей и было много следов, похожих на конские, но вроде бы и не конских. Князя рядом не было. Вдали высились заснеженные горы. В сторону, противоположную горам, быстро-быстро удалялись несколько оленьих упряжек, везущих сани.
— Где же князь-то? — растерянно спросил Млад Лиходея.
Но Лиходей продолжал лишь яростно бить копытом снег.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
УГОРСКАЯ ЗЕМЛЯ
ЧЕТЫРЕ ЗАЛОЖНИКА
Размышлять было некогда. Князя могли увезти только те, кто удалялись на оленьих упряжках. Вскочив на своего каурого коня, Млад пустил его следом за ними. Умный Лиходей все понял и на небольшом расстоянии побежал следом.
Нет, не так представлял свое посольство к правителю Угоры Млад, но ведь и князь не зря предупреждал: «Поступай по разумению».
Снег был притоптан, и лошадь бежала споро. По крайней мере, от оленьих упряжек он не отставал, хотя и нельзя было сказать, что догонял их.
А еще он мучительно раздумывал над тем, что могло случиться с князем. Быть может, его тут просто ждали и, торжественно встретив, с почетом увозят в замок правителя. Но тогда бы князь наверняка ехал на своем коне да и Млада бы дождался. Млад, конечно, потерял много времени, проталкивая свою лошадь в каморку к подземельщику, но не столько же, чтобы князь о нем сразу забыл.
Значит, тут другое. Скорей всего, Владигора увозят не по своей воле, и надобно думать о том, как его спасти.
А потому, когда вдали показались местные дома, а если точнее — то вовсе и не дома, а меховые шатры, Млад не стал к ним приближаться. Даже наоборот, отъехал назад и в сторону — так, чтобы оказаться с подветренной стороны. Там он спешился, привязал свою лошадь к одиноко стоящему безлиственному дереву, дал ей овса и про Лиходея тоже не забыл.
«Дождусь, пока стемнеет, а там и начну действовать по тому самому разумению», — думал он.
Но этот план сбила мчавшаяся прямо на него оленья упряжка. Вблизи упряжку он видел впервые. Три не очень высоких оленя, размером с полугодовалого жеребенка, с ветвистыми рогами, были впряжены в длинные легкие сани. На санях лежала толстая шкура, а на ней сидел здешний угора. Все это Млад сумел увидеть боковым зрением, он стоял вполоборота к упряжке и слегка пригнувшись: мол, занят своими делами, никому не мешаю, не мешайте и мне.
Упряжка на большой скорости поравнялась с Младом, и он уже облегченно вздохнул, решив, что все в порядке, пронесло. Но тут угора, одетый в меховой балахон с капюшоном на голове, выхватив острую палку-кол, воткнул ее сбоку саней, что-то звонко крикнул оленям. Сани затормозили, и олени встали.
Угора, соскочив с саней, подбежал к Младу и зло выкрикнул несколько фраз, показывая в сторону, где стояли шатры из шкур.
Млад пожал плечами, показывая, что не понимает.
Тогда угора замахнулся на него своей палкой с острым концом.
— Но-но, не балуй, — сказал ему наставительно Млад, сделав строгий жест рукой.
Угора был намного ниже ростом, а может быть, и вообще это был ихний ребенок.
— Я — тут, ты — туда, — сказал Млад и то же самое показал руками.
Угора в ответ еще больше разъярился и выхватил нож. Младу ничего не оставалось, как бросить в него боевой топорик, висевший на поясе с левого боку. Уж что-что, а топорики Млад бросал всегда точно в цель. Он и сейчас бросил так, чтобы не убить здешнего мальчишку, а слегка ранить, попав в правое плечо.
Однако угора оказался юрким. Он увел плечо в сторону, топорик пролетел мимо и зарылся в снег, а Младу ничего не оставалось, как взяться за меч.
«Вот тебе и выручил князя!» — с тоской подумал Млад, сходясь с угорой. Тот уже не кричал в бешенстве, а остро щурил узкие глазки, слегка покручивая рукой с ножом. И только тут Млад понял, что повадки-то у его противника вовсе не детские. По всему видно — воин он опытный. Но и Млад не первый раз в жизни держал меч в руках. И, когда они сошлись ближе, Млад ударил мечом наискосок, так, чтобы острый конец его прошелся по правому плечу противника. Убивать угору он все же не хотел.
Однако меч вместо мехового балахона рассек лишь воздух, а дальше угора сумел поднырнуть под его руку, оказался вплотную, так что дыхнул на Млада чесночным запахом, и приставил острый конец ножа к горлу синегорца.
Млада спасли скользкие сапоги. Не для того они были пошиты, чтобы по снегу бегать. Подошвы их заледенели, и, когда Млад непроизвольно отклонился от ножа, ноги у него поехали, и он рухнул на спину, увлекая за собой угору. Тот в падении выронил нож, и Младу, извернувшись, удалось подмять его под себя.
Он заломил угоре руки за спину и, уперевшись в затылок, несколько раз ткнул его носом в снег. Посидев на противнике некоторое время верхом, чтобы сообразить, как быть с ним дальше, Млад связал ему руки за спиной, а потом — ноги. После этого он развязал руки, стянул с него балахон с капюшоном и опять связал их. Все это время угора зло смотрел на него, что-то тихо шептал, а потом заплакал.
«Ага, видать, с жизнью прощался, когда шептал. Молился по-своему», — понял Млад.
Он по-прежнему не собирался убивать своего противника. Даже наоборот — если бы ему удалось собрать еще штук пять таких угор, можно было бы обменять их на князя, в случае если Владигора захватили как пленника.
Невдалеке был низкий лесок. Млад уложил угору в сани, накрыл его шкурой, взял оленей за длинный тонкий ремень, сел на своего коня и поехал со всем этим обозом в сторону леска. Лиходей, наблюдавший за боем, следовал сзади. В леске Млад привязал накрепко оленей и своего коня, еще раз проверил, как связан угора, и решил, что подождет еще чуть-чуть, а потом начнет действовать.
Второго угору удалось повязать намного легче. Завидев новую упряжку, едущую все в ту же сторону, где стояли шатры из меха, Млад надел угорский балахон и бросился ей наперерез. Он размахивал руками и кричал, что в голову приходило.
Угора заметил его и повернул к нему своих оленей. Поравнявшись с Младом, так же как первый, он затормозил деревянным шестом и соскочил с саней. Млад молча подошел к нему, изображая дружескую улыбку, обнял, как родного, и тут же завернул ему руку за спину. Противник гневно заверещал на своем языке. Млад, не слушая, вязал ему руки, потом ноги и приговаривал, как бы оправдываясь:
— Ты пойми, мне своего князя освободить надо. Я тебе больно не сделаю, ты только не дергайся.