– В твою задачу входит не выпускать Олесю из дома…
– Слушай, мамочка Тереза, а в полицию ты не пробовала обращаться? – зашипела Дина. – Пусть они караулят ее или на нее ловят преступника.
Вот злая баба! Леля поражалась себе и другим: какого черта они водятся с ней? Мыслимое ли дело – давиться злостью без всяких причин на то.
– Пробовала, – сказала Леля. – Не хотят шевелиться. Не верят.
Леля так и думала, ведь Крайний пропустил мимо ушей ее сообщение о звонках Олесе, тем самым потерял в Лелиных глазах авторитет. Что ей остается? Караулить неадекватную подругу, пока та не придет в норму.
– Вот когда ее убьют, – продолжила она, – они примут все необходимые меры. Так, не отвлекай меня. Должна тебя предупредить, наша маленькая и кроткая Олеся сейчас неадекватна и похожа на волчицу. Она пропитана злостью, но здесь вы найдете общий язык (не удержалась от желчи), огрызается, может кинуться драться, правда, на меня еще не кидалась…
– Поэтому ты сбегаешь. – Заметив, что Леля на грани срыва, Дина поспешила смягчить ее: – Ладно-ладно, посижу. Иди.
Если не лукавить, то Леле нужны эти два-три часа, чтоб решить дела и заодно отдохнуть от Олеси, ставшей просто мегерой. Но она сама вызвалась опекать ее, наверное, ангел-хранитель подруги спутал Лелю с психоаналитиком.
Дина проводила отъезжающий автомобиль и вошла в дом. Олесю она застала лежащей на диване лицом к спинке. На столе Дина заметила в вазах еду: сладости, бутербродики, пирожки – ай, как кстати. Она села на стул, сунула в рот сразу два бутерброда-канапе, предложила:
– Олесик, солнце, иди, покушаем. Чайку хочешь?
Внезапно «солнце» развернулось, и в Дину с ревом разъяренной тигрицы запустило диванную подушку. Давнишняя подруга не смогла увернуться, в нее врезался довольно тяжелый «снаряд», да прямо в голову. А «солнце» вернулось в прежнее положение – улеглась лицом к спинке.
– Ты рехнулась?! – взревела Дина, с нее вмиг слетел налет снобизма. – Еще сиди с ней тут… береги ее… а она швыряется…
– Ну и пошла вон! Я тебя не звала!
Дина изучила себя в зеркале пудреницы, подправила прическу, вытерла под глазом размазавшуюся тушь.
– Слава богу, не булыжник кинула, – сказала вслух. – Но ссадина на щеке есть. Что я тебе сделала?.. Олеська, если б не твое горе, я бы тебе сдачи дала, честно. Человеку при любых обстоятельствах непозволительно превращаться в дикаря…
Что тут началось! Олеся подскочила! Нет, она не кинулась на Дину, схватила настольную лампу под бежевым абажуром и запустила ею в стену. Бедной стене еще досталось: следом в нее полетела ваза, инкрустированная натуральными камнями, потом стеклянная фигурка танцовщицы…
– Прекрати! – заорала Дина, если честно, порядком испугавшись. Но когда маленькая фурия развернулась к ней и вознамерилась бросить в нее канделябром, выставила указательный палец: – Попробуй кинь! Я не Лелька, от жалости не скукожусь! Сразу вызову психушку, плевать мне на твои заскоки. Месяц бесплатного содержания там тебе гарантирую.
Подсвечник полетел в стену, попал в картину. Потом еще ваза… Потом Олеся носилась по гостиной с одной целью: разрушать. А Дина сидела за столом, под грохот и рев фурии ела бутерброды и тихо мямлила, вряд ли ее слышала вдова:
– Бей, бей. Не ты же зарабатывала на все эти штучки. Теперь придется вкалывать, если, конечно, болезнь не затянется. Дошло наконец, что Руди с любовницами развлекался? Не жалко мне тебя, бутончик ты наш нераскрытый. Вот, раскрываешься. А я подозревала, что ты прикидывалась ласковой киской, вон как полезла суть, когда тебя обидели, да отплатить некому. Мне-то из вас никто не сочувствовал, советовали причину в себе искать, за что я брошена мужем с двумя детьми. Подруги хреновы…
Через сорок минут Олеся выдохлась, собственно, разбивать и ломать в гостиной было уже нечего, а идти и заниматься крушением в других комнатах – зрителей там нет. Она упала в ту же позу на диван, и наступила долгожданная тишина. Дина пила чай, а через час вернулась Леля, да так и застыла на пороге с вытянутым лицом:
– Что здесь произошло?
– Наша малышка пошалила, – Дина засобиралась, забрасывая в сумочку косметику. – Не зови меня больше, не приеду, с ней опасно наедине находиться – убить может. Такая маленькая, а сущая дьяволица…
Олеся ознаменовала ревом услышанную ядовитую реплику – это же больно, когда не встречаешь понимания и сострадания. Леля замахала Дине: мол, иди к черту, а та и рада убраться. Сама же Леля села на диван и обняла рыдающую Олесю, напоминавшую уродливое дитя – никому не нужное, но без меры, до отвращения капризное.
Михайлова мучило: кто в его парке мелкий воришка и почему он молчит, зная, что приключилось с Нефедовым? Не ради Глеба, а ради себя почему молчит? Неужели не догадывается, для кого крал полотенце? В таком случае он родился без мозгов. Тебя просят об услуге (не безвозмездной, разумеется), ты ловишь момент, когда ключик от шкафчика валяется бесхозным – Михайлов установил индивидуальные шкафы, как в спортклубах, ведь у каждого есть вещи, которые желательно оставлять на работе, а не таскать в машине. Итак, ключ нужно добыть, впрочем, в умелых руках и гвоздь его заменит, не в том суть. После того как Глеба арестовали, воришка должен был догадаться, на кого он усердно поработал. Почему не испугался и не побежал в полицию? Не понимает, что его могут стереть? Неужели идиот? Тогда он проколется, если создать ему условия.
– Условия? – озадачился Наумыч, именно с ним Михайлов обсуждал, как ловить вора. – Я ни разу не слышал, чтоб у нас воровали. Как же создать условия? Для кого? Что привлечет вора?
– Если воровали по мелочам, то вряд ли водители докладывали тебе, – предположил Михайлов.
– А если не воровали? – возразил Наумыч. – Если полотенце Глеба – единичный случай? Как же его ловить? Собрание собрать и напрямую спросить? Не признается.
Задумавшись, Михайлов подошел к окну-панораме. Глянул вниз, и на ум пришел естественный вопрос: неужели среди этих мужиков, производивших впечатление морально здоровых, выросла гнида и спряталась в подполье? У многих водил высшее образование – так сложилось, когда опыт вождения стал единственным заработком, есть совсем молодые парни. Наумыч нюхом чует, кого берет под крышу таксопарка, и обычно не ошибается. Он работал еще с отцом Михайлова, когда тот руководил транспортными службами города, в людях разбирается, ведь водители – особая каста. К сожалению, больше таких кадров у Михайлова нет, поэтому дело страдает, особенно в секторе маршруток, но на тот участок Наумыча не заманишь даже повышенной зарплатой.
– Надо опросить всех, – сказал Михайлов, – но так, чтоб неявно было… невзначай коснись… Как думаешь?
Наумыч посопел, нахмурившись, и придумал более простой вариант:
– Для начала давай вызовем Рыбалкина. Все же он трется среди таксистов, знает каждого лучше, чем я. Надеюсь, ты не думаешь, что его завербовал убийца?