Короткометражные чувства - читать онлайн книгу. Автор: Наталья Рубанова cтр.№ 37

Ему долго снились белые мухи, а странный — такой недозволенный и красивый поцелуй — доставлял муку. Он мог бы сорваться к ней тотчас, но не сделал, как всегда, ничего: боялся, что Ёжик-В-Тумане снова бросит его ради себе подобного зверёныша.

Я только прилег, как в коридоре взвыл мобильный. Прыг-скок, соответственно, а дальше: «Вадька, я клад нашла!» — «Что-что?» — «Клад нашла, говорю-у-у! Ты один? Я скоро». Гудки. Хм. А если б не один?

Так-так. Моя обожаемая сестрица нашла клад: самое время почесать затылок. Неужели бывает такое? Впрочем, у Наташки может быть все что угодно, только не как у нормальных людей, по которым она тут же банально прошлась бы: «Смотря кого считать нормальным». У нее всегда так: «экстравагантность», «незомбированность», «relax» и подобная чушь, которую она пытается засадить в мои мозги. Только со мной этот номер не проходит, и Наташка закладывает словечки в мозги своих дружков. До некоторых «тел» я был допущен: должен сказать, ее вкус — после моих вливаний, конечно — стал более утонченным, и вместо небритых как бы артистов она стала выбирать более сносных животных. «Натали, — сказал я ей как-то. — Не позорь фамилью» — «Ане пошел бы ты, братец Кролик, на?..» — но «позорить», однако, перестала, сочеталась законным браком и, по счастию не заведя киндера, так же благополучно через год раскольцевалась. Я от души поздравил ее с волей и подарил огромную розу, крашенную в синий. Мы долго пили любимый сестрицын куантро, и Наташка клялась больше никогда не портить паспорт. Я же усмехался, и через несколько месяцев плагальный оборот выдоха «хм» донесся-таки до сестрицы, прямо из стоматологической клиники направлявшейся в клуб с неким доктором. Вскоре г-н Дуков — начинающий лысеть очкастый малый, — уже лечил зубы всех Наташкиных знакомых за смешные деньги. Однажды его суперпломбой воспользовался и я, а доктор Дуков искренне удивился, приметив, насколько мы с сестрицей похожи. Так и сказал: «Как две капли воды» — устаревший оборот, но тем не менее.

Однако вскоре Наташкина душа запросила чего-то большего, нежели развернутых монологоff о коварстве г-на Кариеса, и доктора Дукова бросила, сняла с подругой квартиру бог знает где за черт знает сколько да «занялась собой».

Что значит «заниматься собой» в Наташкином представлении, я знаю: спать до полудня, питаться фруктами, медитировать под диски со всей этой эзотерической байдой, которой у нее скопилось немерено, захаживать в солярий, иметь (удобней по субботам, «чтобы не отвлекал от главного», — заметила она как-то) здорового мужика околомоего возраста да читать Кундеру с Зощенко. Самым неприятным фактором оставалась работка, на которую между делом приходилось ходить, пользуясь презренным общественным транспортом. Работать Наташка не любила и не хотела, общественный транспорт хронически ненавидела, а на машину так и не собрала, спустив как-то все гроши в отпускное безумие Красного моря; с родителями же, к моему огорчению, порвала окончательно — «Я не шлюха и никому себя так называть не позволю!».

Так, счета за то, это и еще вон то со скулосводческой пунктуальной тоской знания о неминуемом разложении на элементы вороньими стайками слетались в почтовый ее ящик. А посему, сцепив зубы, изо дня в день верстала она какой-то «мариваннский» журнальчик с кроссвордом и кулинарными рецептами на последней полосе да радостно смотрела на стрелки часов, приближающиеся к 18.00. Иногда же заезжала ко мне и безмолвно намекала на гнусную свою участь лишь синими кругами под глазами, приближающимися к цвету этих самых глаз, редко-синих. От пудовой ее иронии становилось не по себе: «Может, дать тебе денег?» — но Наташка почти никогда не брала, только пару раз — на духи: «Вадька, не представляешь, этот запах…». В общем, сестрица была разведена, неприкаянна, сдвинута по фазе, безденежна (все съедал съемный флэт и прочая дрянь, необходимая для поддержания, как она говорила, «товарного вида белкового тела»), а еще — молода и, не побоюсь этого определения, красива. И вот эта самая сестрица, что молода и красива, сообщает мне, будто нашла клад! Верилось с трудом, но смутная надежда не оставляла: «А вдруг?..».

Наташка всегда звонила в дверь как на пожар. Вот и сейчас: «Чего трезвонишь?» — «Дурак, я клад нашла, ничего ты не понимаешь!» — и протягивает синюю такую пластмассовую банку с желтой крышкой. На банке надпись буржуйская: Danish Strawberry Preserve, 908 g, что по-медвежьи есть «Датское клубничное варенье», усиленное рекламным «лучшее», 980 г. «Ну и что? — говорю я. — Клад-то где?» — «Очнись, дебил! — Наташка вырывает у меня из рук лучшее датское и кричит: — У-у-ура-а-а-а! Сво-о-о-бо-о-о-д-а-а-а! Я никогда! Не буду! Ходить на! Эту! Чер-р-р-р-тову! Р-р-работу! Никогда! Не буду! Вер-р-р-р-стать этот! Чер-р-р-р-тов! Журнал! Поеду в Данию! В Испанию! Мальта… И Румыния еще… — мурчала она, перечисляя. — Гонконг, Пекин, Париж, Вена, в Берлин необязательно, в Эмираты тоже, Турция надоела… — потом снова хаотично-трогательно взрывалась, и мне было жаль ее, честное слово: — Краков! Майорка! Может, Лондон… — голос ее то затухал, то усиливался, пока наконец не превратился в шепот… — И обязательно — обязательно! — Тибет… Слышишь?..» Сестрица кружилась по квартире с банкой варенья, разбрасывая горстями поток вытесненного сознания: «Уволюсь завтра же уволюсь куплю темные очки шарф на голову шелковый как здорово нет ты не понимаешь ты никогда не верил в чудо, а я больше не буду ходить на работку не буду верстать не буду здороваться с придурками же здороваться не буду они идиоты ты не слышал о чем говорят даун-шоу не буду не буду пошлю всех пошлю всех их всех их всех всех все-е-е-е-х-х-х-х…» — тут она вдруг остановилась и как будто заметила меня.

«Ты ничего не хочешь спросить?» — я пожал плечами: «Врываешься как ураган, суешь в нос какое-то датское варенье, несешь какую-то чушь… Что происходит?» Тут Наташка многозначительно закатила глаза, как она одна только может делать, и изрекла: «Удача — это когда лишнее важнее главного, красивое — полезнее важного, избыточное — главнее нужного, изысканное — главнее полезного!» — и положила мне на ладонь два камушка, напоминающих и бриллианты, и стекляшки одновременно. «Кто это сказал?» — спросил я сестрицу, прижимавшую банку с лучшим датским вареньем к груди: идеальное сочетание синего и желтого. «Что? — не поняла она, и тут же, встав сзади меня и приобняв за плечи, быстро-быстро заговорила: — Посмотри, ты только посмотри… Как думаешь, сколько карат? Наверное, один такой камешек может окупить этот самый Тибет… мой Тибет… нужно обязательно показать ювелиру… Где здесь магазин? Даты только посмотри!..» — сестрица еще раз протянула мне пару камешков. Они как на ладони — масло масляное — лежали на ладони, и я сам не заметил, когда один из них совершенно неожиданно упал. «Ну вот! Так я и знала! Тебе ничего нельзя доверить! — закричала Наташка. — Тащи лампу, без света фиг найдешь…» Мы, как дети, потерявшие любимую игрушку, встали на четвереньки и начали искать пропавшую без вести. Лампа освещала все, что только можно, только вот не бриллиант: пыль, старый носок, карандаш, обрывок газеты, забытую недавно Ольгой книгу Палей «Отделение пропащих», до которой я не мог дотронуться…

Наташка не выдержала и, намочив вату остатками лосьона, который я, экономя по разным причинам, «дотягивал» до гонорара, принялась мыть пол этой самой ватой, но вместо камешка на ту цеплялась лишь грязь. «И зачем я тебе его в руки дала? Ты кроме своей скрипки ничего удержать не можешь! — разозлилась она, а потом вдруг крикнула: — Да вот же он! Нашла! Смотри-ка, Паганини…»