Охота на викинга - читать онлайн книгу. Автор: Нильс Хаген cтр.№ 3

Сезан

становился на линии,

и весь

размерсился — тронутый.

Париж,

фиолетовый,

Париж в анилине,

вставал

за окном «Ротонды».

Мархи не читала Маяковского. Возможно, она вообще не умела читать, по крайней мере, я никогда не видел у нее в руках книги или газеты или даже женского модного журнала.

Зато она умела целоваться. Ее губы были упруги, как мармелад, а язык — словно ящерица, горячая и быстрая. И если закрыть глаза и провести рукой по ее спине, казалось, что гладишь оживший персик. Знаете, есть такие итальянские персики, покрытые нежнейшим пушком, кажется, они называются pesca? Вот такой была кожа у моей Мархи… Я опять говорю о ней в прошедшем времени, а ведь она есть, она звонит, и ее знойное дыхание бьется в трубке.

Она была гибкой, как бамбуковый шест или как китайский меч для кун-фу. Я намеренно сравниваю Мархи не с растением, не с животным, а с оружием, потому что она и была им — опасная, грозная, способная уничтожить любого, кто пытается взять ее без должной сноровки и умения.

Я почти год овладевал этими навыками. Я ездил за ней по всей Европе, ночевал в прокуренных польских мотелях и греческих домах для приезжих, где по стенам бегают богомолы. Я дрался за нее! Дрался с французскими

байкерами, с румынскими цыганами и с албанскими бандитами, которые хотели продать Мархи в турецкий бордель. Причем, по-моему, она не была особенно против.

Я едва не загубил свою карьеру этими бесконечными отлучками, но в конечном итоге мне удалось то, чего еще не удавалось никому, — я повел Мархи под венец.

Зачем? Я и сам не знаю. Мы могли бы жить просто так, любить друг друга под солнцем и луной, купаться в морях и океанах и снова любить друг друга на влажном песке, а утром завтракать в маленьких ресторанчиках у моря и есть жареных каракатиц — пищу пиратов и влюбленных.

Но мне хотелось, чтобы Мархи не была сном, предутренним наваждением, который в один далеко не прекрасный миг исчез бы из моих объятий, как уже случилось.

Наверное, феминистки правы, и каждый мужчина действительно собственник. Это заложено в нас матушкой-природой, это основа выживаемости вида homo sapiens. И чтобы не упустить, не потерять Мархи, я решил приковать ее к себе с помощью золотого колечка на безымянном пальце.

Она не сопротивлялась, нет. Ей было интересно, забавно, ново и непонятно это состояние, этот статус — замужняя дама. Кроме того, она, как птица, любила все блестящее, а в придачу к кольцу шел фактически титул «госпожа Хаген», положение в обществе и деньги. Да, именно

деньги. Возможность распоряжаться счетом. Для женщины, как я понял, это иной раз значит больше, чем реальная королевская корона на голове.

В общем, первые два месяца ничто не омрачало горизонт нашего супружеского рая. Ничто и никто, да.

И я расслабился, потому что был счастлив.

Естественно, по всем законам мелодраматического искусства, именно в этот момент мне и был нанесен подлый, подлейший просто удар в спину. Русские в таких случаях говорят «дураку наука» и еще что-то про круг друзей и щелканье клювом. В общем, не хочу даже вспоминать, как обнаружил отсутствие присутствия денег на счету, отсутствие присутствия одежды в гардеробной и отсутствие присутствия Мархи в нашем старом доме с видом на Ботанический сад Копенгагена.

Записка была короткой и почему-то на английском: «Sorry. It's My Life». [5] Потом я узнал, что писала не сама Мархи, а ее Jojo.

Вот так я лишился ста пятидесяти тысяч евро и жены. Русские бы сказали: «хорошо отделался», — у нас бы заметили, что это была хорошая сделка. Но я так не думал и бросился на поиски.

Долго искать не пришлось. Это была какая-то коммуна в Амстердаме, сборище антиглобалистов, анархистов, наркоманов и феминисток. Когда я вошел, Мархи лежала на полу, задрав голые ноги, измазанные краской, а двое негров с дредами прикладывали к ее ступням куски белого картона. Получившиеся отпечатки моих милых пяточек подписывал синим фломастером мрачный старик с персидской бородой до ремня. Потом я узнал, что их продавали на набережной туристам как неизвестные работы Энди Уорхола.

Увидев меня, Мархи захохотала. Старик включил Manu Chao и предложил выпить. Негры ушли за краской.

Через два дня мы развелись.

Я вернулся домой, написал заявление об увольнении и уехал в Россию руководить филиалом не самого крупного европейского банка — подальше от Европы, от мультикультурности и Manu Chao.

И вот звонок.

— Эй, — говорит Мархи, обеспокоенная моим долгим молчанием, — ты тут?

— Здесь. Так что тебе нужно?

— Дружочек, прости, что я…

Дальше она произносит фразу, которая звучит как «Меnеr qn par le bout du nez». [6] Я неплохо знаю французский и понимаю смысл сказанного, но почему-то перевожу в голове не на датский, а на русский. И у меня получается: «Я вила из тебя веревки».

— Прощаю, — говорю я. — Это все?

— У меня год назад родился ребенок, — шепчет Мархи. — Мальчик. Я назвала его… Нильс.

Бух! — сердце взмывает в голову, взрывается, горячо и мощно толкаясь в виски. Перед глазами все плывет.

Мальчик! Сын!

И тут же приходит трезвое понимание того, что рожденный год назад ребенок не может быть моим. Никак не может.

Зачем она мне это говорит? Может быть, хочет вернуться, все начать сначала? Перебесилась? Я готов ее принять. Принять с ребенком, с двумя, с десятью. Потому что люблю…

Люблю? А она?

— Дружочек… — говорит Мархи. — Прости, пожалуйста… Я уезжаю…

— Куда? — тупо спрашиваю я.

— В Китай. Jojo получила контракт на оформление торгового центра в Шанхае, крупнейшего в мире.

— Получила? — переспрашиваю я. — А от кого тогда ребенок?

Мархи смеется. Наваждение рассеивается. Она просто дурачит меня, опять дурачит! Меnеr qn par le bout du nez!

— Пошла ты к черту! — рычу я в трубку и… и продолжаю слушать ее смех.

— Прощай, скучный дядя Нильс, — мурлычет она сквозь смех. — Будь счастлив в свой тридцать третий день рождения…

Тридцать три года. Возраст Христа. «Земную жизнь пройдя до половины…» Во времена Данте

средняя продолжительности жизни мужчин была едва ли больше сорока лет — войны, болезни, антисанитария. Но почему-то считается, что Данте писал именно о возрасте Христа.

Кладу теплую трубку на столик, иду к холодильнику. Там на дверце стоит водка. Это очень по-русски держать водку не в баре, а в холодильнике и пить ледяную, не используя лед.