Охота на викинга - читать онлайн книгу. Автор: Нильс Хаген cтр.№ 19

Дмитрий ерничает, кривляется, чтобы подбодрить меня, сыпет цитатами из советских фильмов, щедро перемежая их мировой классикой кинематографа. А я вспоминаю ночную смешливую луну, качающиеся груди, рыбины бедер, привкус крови во рту — и выдавливаю из себя:

— Нет. Извини, Дима, но я не могу… Веселитесь без меня. Мне будет приятно, что вы где-то далеко станете выпивать за мое здоровье…

Он хватает меня за руку, тащит в кабинет.

— Шеф, ты чего, озверел? А сюрприз?!

Мне, конечно, становится немного стыдно — все же люди старались, готовились. Пока я мешкаю, загоняя стыд в самые темные закоулки души, Дмитрий меняет тактику.

— Ух ты! — кричит он вдруг и тычет толстым пальцем в часы. — Уже два часа дня, а именинник ни в одном глазу! Нехорошо. Точнее — очень плохо. Чего мы, не русские, что ли?!

Я понимаю, что сейчас будет какая-нибудь ерунда про русские обычаи — все эти «ты меня уважаешь?» и «между первой и второй перерывчик небольшой». Все же я живу в этой стране уже три года и кое-что понял про загадочную русскую душу. Предчувствия меня не обманывают — Дмитрий бесцеремонно лезет в бар, выволакивает оттуда дежурную литровую бутылку Ballantineʼs и стаканы.

— Безо льда! — весело орет он. — Только пламень, жидкий пламень! За родителей, шеф! Пусть они у тебя всегда будут здоровыми, счастливыми и богатыми! Ну, будем!

Наверное, вот именно поэтому у русских самая большая страна и они побеждают во всех войнах. Дело тут вовсе не в особой силе русских мужчин или точности русского оружия. Они просто всегда и всех заставляют играть по своим правилам. Ну как я могу не выпить за здоровье собственных родителей, а? Это решительно невозможно, а ведь между тем — кто сказал, что их здоровье хоть как-то зависит от ста грамм купажированного скотча тридцатилетней выдержки?

Ballantineʼs я называю «дневным виски». Он идеально подходит для того, чтобы снять стресс или поднять настроение. Дмитрий тоже прекрасно это знает — и, коварно улыбаясь, льет по второй порции.

— Не надо… — каким-то блеющим голосом говорю я, и вдруг на смену стыду номер один, стыду перед людьми, которые хотят поздравить

меня, приходит стыд номер два — вот я, здоровый мужчина почти двухметрового роста, преуспевающий топ-менеджер, отбиваюсь от стакана с виски, как фрещмен гёрл от старшекурсника на заднем сиденье автомобиля его отца: «Не надо, Ди-има, не стоит. Не на-адо… О, Ди-има-а…» При этом она прекрасно знала, чем все закончится, когда садилась к нему в авто. И я прекрасно знал, когда Дмитрий полез в бар. Знал — и не остановил его, не применил то, что русские называют «административным ресурсом». Так чего теперь ломать комедию?

Я протягиваю руку, забираю бутылку и набулькиваю себе полный стакан. До краев. Русские говорят: «с линзой».

— Ого! — крякает Дмитрий.

Подмигиваю ему, молча пью. Тостов сегодня

будет предостаточно, сейчас можно и помолчать.

Дмитрий выпивает свои «два пальца», ставит стакан и спрашивает:

— Шеф, а все-таки — что случилось?

Он уже пытал меня утром — и по поводу опухшего носа, и по поводу ссадины на скуле, да и сбитые костяшки спрятать не удалось. Я тогда как-то отвертелся, но Дмитрий настырен.

— Ничего, просто немного устал, — отвечаю, глядя ему в глаза, чтобы не сомневался, что я искренен. Они, все эти политтехнологи, пиарщики, имиджмейкеры, психологи и прочие инженеры человеческих душ — как дети. Начитаются книжек, посидят на семинарах и уверены, что знают про людей все. Мол, мы вот научились читать жесты, взгляды, позы, словечки — и можем теперь управлять кем угодно.

Ага, держите карман шире, господа!

— Может, и правда перенесем на воскресенье? — бормочет Дмитрий, скорее для порядка — он уже все понял, вечеринка состоится, угроза миновала.

— Не стоит, — я улыбаюсь. Скотч ударил в голову, мягко и мощно. — Где там? В «Раю»? Отлично. Я буду без пяти.

— Без пяти мы вместе подъедем, вначале у нас ресторан… в узком кругу, без лишних. Ты, главное, топорик не забудь. Мы уже мишень отвезли. — Дмитрий тоже улыбается.

Иду к дверям, на ходу спрашиваю, скорее для проформы:

— А ты на кого поставил?

Он хлопает меня по плечу:

— Ты что, шеф! Я верю в тебя, как в Деда Мороза!

Топоры бывают разные, но суть у них одна. Древнейшее на земле оружие, которое одновременно является и инструментом. Кажется, сейчас это называется технологиями двойного назначения. Расщепление ядра урана, например, — как раз такая технология. С ее помощью можно запустить электростанцию, а можно сделать атомную бомбу. Так вот топор — то же самое. Кусок железа на деревянной рукоятке или вообще

цельнометаллическая штуковина способна помочь человеку выжить в экстремальных условиях, с его помощью можно свалить дерево, нарубить дров для костра, вытесать весло, древко копья или кол, взрыхлить землю и еще множество разных вещей. Некоторые умельцы, я видел видео на Youtube, умудряются даже побриться топором. Но все эти полезные и важные функции попросту меркнут перед тем, что может топор на поле брани.

Начиная с самых примитивных каменных топоров, когда острый кусок кремня приматывался куском лианы к обычной палке, топор забрал множество жизней людей и животных. Он проламывал черепа, дробил кости, раскалывал позвонки, рубил, рассекал, колол, плющил… Русский язык — я специально смотрел в словаре — предлагает еще несколько десятков всевозможных слов, в основном, правда, диалектных и устаревших, которыми можно охарактеризовать действия, производимые топором. И все они так или иначе связаны с убийством.

Он — царь и бог древней войны. Он имеет множество форм, видов и типов. Он — и изящный кельт с поперечным лезвием, и легкий томагавк, в который древко вставляется сверху, и летучая франциска, и смертоносный сагарис, и коварный чекан, и страшный стальной полумесяц на длинной рукояти, способный рассечь надвое коня вместе с всадником и называемый здесь, в России, бердышом, и его европейская младшая сестра лохаберская секира. И, конечно же бородовидные топоры Северной Европы, топоры моих предков, широколезвийные секиры, чьи полированные стальные улыбки добыли норманнам честь, славу и земли от Сицилии до Англии.

Есть в топорах что-то завораживающее, манящее, сакральное. Не зря именно топор стал символом честной казни, символом аристократической смерти через «усекновение главы» в противовес плебейской «грязной веревке».

Я люблю топоры той странной любовью, что не проходит с годами. Неуклюжее словечко «хобби» тут неуместно. Когда моя рука сжимает рукоять топора — не важно какого, пусть даже обычного инструмента для колки дров или туристической безделки, — я ощущаю, как где-то в астрале открывается незримый канал, и из прошлого, из бесконечного далека, из тех времен, когда мир был юн, небо — бездонно, а трава — в рост человека, в меня начинает перетекать бодрящая, кипучая энергия, что даровала предкам победы на полях сражений.