Дальний приход - читать онлайн книгу. Автор: Николай Коняев cтр.№ 43

— Дак огород наладить, Семушка, надо, — зачастила бабка, но как-то так, что и за ревом мотора ее было слышно. — Картошка-то вся фигурами какими-то расти стала. Не хватает ей питания, вот и растет так. Таки дурные картофелины попадаются, что и в руки взять страшно.

Семен Порфирьевич усмехнулся.

— Лизавета Петровна, Лизавета Петровна, — проговорил он. — Смотрю я на тебя и вижу: нисколько ты не переменилась. Ты ж только что помирать собиралась на болоте. А теперь что? Полчаса прошло, а тебе золу достать приспичило.

Бабка Лиза поджала губы и принялась заматывать косынкой голову. Моторка въезжала в поселок.

Про золу старуха, однако, не позабыла.

— Так ведь надо, Семушка, землю устроить-то, — выбираясь на мостки, сказала она. — Я-то помру, а земля останется. Другие люди посадят чего, а такая фигура вырастет, они и вспомнят меня добрым словом. Вот, скажут, жила умелица, землю-то довела до чего. На земле живешь дак…

— Ладно-ладно! — замахал на нее рукой Семен Порфирьевич. — Будет тебе зола, будет. Иди давай, попадай домой.

А сам он все еще сидел в моторке, ткнувшейся носом в берег, смотрел, как ковыляет по деревянному тротуару старуха, почти волоча по земле тяжелые корзины с клюквой.

— Интересно все-таки, — пробормотал он, снова вспомнив про мужика из телевизора, который рассказывал вчера про Азорские острова. — А какие они, острова-то эти? Теплые, небось, если с них такая прорва тепла выделяется…

Потом улыбнулся чему-то, встал, собираясь вычерпать из кормушки воду. Но — странно! — воды, хоть и ехали сейчас дольше, почти и не было в лодке. Должно быть, разбухла в воде пакля, прикрыла щели.

«А ничего, — вылезая из моторки, подумал Семен Порфирьевич, — ничего еще лодка-то. Можно и еще лето ездить. Выстоит…

В поселке Вознесенье, где я родился, церкви закрыли еще до войны, а при Никите Сергеевиче — динамиту тогда у нас уже хватало — взорвали и последнюю церковь.

Но Веру, но Надежду на спасение души нельзя ни закрыть, ни взорвать, и православие тоже не исчезло никуда, а, напротив, оставшись без храмов, порою приобретало даже какую-то изначальную первохристианскую простоту и ясность.

1

Вот и бабушка моя глубоко и искренне верила, что достаточно прошептать перед смертью: «Господи, помилуй!» — и душа будет спасена для вечной жизни.

— И что же? — спрашивал я. — И молиться не надо? И Евангелие читать не надо?

— Почему не надо? — отвечала бабушка. — И молись, и читай… Только, главное, не забудь, когда придет час помирать, «Господи, помилуй!» попросить…

Я уже прочитал к тому времени несколько духовных книг, по поселковым меркам считался достаточно начитанным молодым человеком, и потому с упорством, достойным советского школьника, всячески пытался разубедить бабушку.

— Как же так? — доказывал я. — Один человек, бабушка, живет как праведник, терпеливо сносит все лишения… А другой — мерзавец, готовый совершить любую подлость, чтобы достичь выгоды… И что же? По-твоему, получается, что и ему достаточно только попросить Бога помиловать его, и Бог спасет его, как и праведника? Ведь это же бессмыслица…

— Нашего смыслу тут нет… — соглашалась бабушка. — А Бог все равно спасет. Он каждого спасет, если, конечно, останется еще в человеке чего спасать…

2

Если останется в человеке чего спасать…

Только с годами, постепенно открывалась вся страшная глубина этих простых слов. В семидесятые, восьмидесятые годы, когда в бесхрамовом пространстве начала иссякать инерция православного движения, когда закончились веками накапливаемые в языке, в самой генетической памяти запасы духовности, какими страшными, почти непотребными сделались поселковые смерти!

Зимою шла старушка с автобуса в Чашеручей, а через неделю нашли ее без пенсии, в проруби на реке…

Или другая старушка: напекла калиток и пропала куда-то, целый год искали, пока не нашли косточки на болоте у маяка. И сразу слухи поползли осеннею непогодой: не иначе сын с невесткой ей помогли…

Впрочем, молодые помирали еще страшнее.

Я был в поселке, когда хоронили молодого шофера.

Он возился с папироской в моторе, от огненных табачных крошек вспыхнула ветошь, а потом загорелась и промасленная фуфайка. Парень упал на землю, начал кататься, пытаясь сбить огонь, но тут подбежал на помощь другой мужик. Увидел стоящее возле машины ведро и, не задумываясь, вылил на парня. Думал, что в ведре вода, а оказался — бензин.

Заживо сгорел парень…

И понятно, что случайность, что пьянство, что низкая культура труда, но все равно не вмещается в эти слова такая ужасная, жуткая смерть… И такая в ней безысходность поздней осени, что кончается, кажется, и свет на земле, и тоскливо и глухо шумят, стонут над могилами деревья, и тонет в растоптанной грязи дорога на кладбище.

А ведет эта дорога мимо прежнего погоста, где стояла когда-то церковь Покрова Богородицы. Этот храм взорвали еще в тридцатые годы, а вместе с церковью уничтожили и погост. Теперь здесь детский садик, и вот — уже сколько десятилетий подряд! — пересыпают тут могильный песочек дети, ничего не знающие ни о кладбище, ни о Покровах Богородицы, простертых над нашей землей.

3

Покрова Божией Матери…

Когда долго и пристально вглядываешься в глубину нашей истории, кажется, почти визуально начинаешь различать Их, простертых над нашим Отечеством…

Сохранилось предание, что в раннее летнее утро церковного сторожа во Владимире разбудил необыкновенный грохот. Когда перепуганный сторож подбежал к Собору, то увидел, что двери Храма распахнулись и из них, осиянный дивным светом, вышел на паперть святой князь Александр Невский…

Этот день и считается днем обретения мощей Святого, а в тот, 1380 год, всего несколько дней оставалось до восьмого сентября, когда сошлись на поле Куликовом русские ратники с полчищами Мамая.

Русские Святые всегда являлись, когда без них уже не выстоять было нам. Так было еще при земной жизни князя Александра Невского, когда со словами: «Поможем родственнику нашему Александру!» — спешила к Невской битве небесная ладья со святыми мучениками Борисом и Глебом, так было и после, в тяжкие дни испытаний…

Ничего не происходило и не происходит вопреки воле Божией…

И Дмитрий Донской, и Куликовская битва занимают совершенно особое место в нашей духовной истории.

Даже с точки зрения завзятого материалиста 8 сентября 1380 года — необъяснимое Чудо. Ибо известно, что освободительные войны происходят тогда и тогда увенчиваются победой, когда появятся для того общественно-экономические условия.

А при Дмитрии Донском таких условий еще не было.

Русь еще не готова была сбросить татаро-монгольское иго, еще сто лет после великолепной победы несла она на себе это бремя.