Дверь в зеркало - читать онлайн книгу. Автор: Елена Топильская cтр.№ 20

Впрочем, допускаю, что не вправе говорить от лица всех молодых, ограничусь только своим кругом. Мой отец, царствие ему небесное, скончался, не дожив года до Смуты, оставил мне приличные деньги, чтобы я мог вести достойный образ жизни. Трудно представить, как бы я мог заработать себе на жизнь сейчас, после Октября. Если бы я был модным поэтом, таким как Блок или Северянин... Впрочем, говорят, что Блок тоже не роскошествует, да и Северянин с трудом обеспечивает семью. Но я, я вообще делаю на этом поприще только первые робкие шаги. Если бы не отцовские средства...»

«26 июля 1918 года. Одному Богу известно, как она умудряется сохранять свой внешний блеск. Она похудела, осунулась, но красива и обольстительна по-прежнему. Я мучительно ревную ее к М. У., и гоню от себя мысли, что он – не единственный, кто должен возбуждать мою ревность. Дела его совсем плохи, я вообще удивлен, как смог он столь долго поддерживать уровень жизни, к которому она привыкла. Он выглядит значительно хуже, чем она. Они не уехали, как этого можно было ожидать, остались в Петрограде, все в той же квартире, но я слышал, что М. У. заложил уже свои часы.

Впрочем, его дела могут поправиться: на прошлой неделе Тойво С. устроил его в ВЧК, что расшифровывается как Всероссийская Чрезвычайная Комиссия, созданная для борьбы с контрреволюцией и саботажем, на какую-то скромную должность, пользуясь тем, что Фел. Эдмунд. на время передал свои полномочия Якову Петерсу, с ним у Тойво какие-то дела.

Меня греет мысль, что жалованья на этой должности не хватит М. У., чтобы удержать такую женщину. Она достойна большего. Между тем, я удивлен, как М. У. согласился устроиться на жалованье в эту организацию: всем известно, как резко он отнесся к перевороту. Он даже в присутствии Тойво С. допускал такие высказывания, за которые другого давно бы поставили к стенке. И вдруг он – сотрудник ВЧК. Говорят, ему дали даже служебную машину, что не совсем вяжется с той скромной должностью, на которую он якобы назначен. Здесь что-то не так».

«8 декабря 1918 года. О Боже, есть ли на свете мера, чтобы оценить мое счастье? Она только что заснула, а я любуюсь ее тонким нежным лицом, таким покойным во сне, свободным от страстей, которые снедают ее во время бодрствования. Итак, это случилось! Она ушла от М. У. ко мне.

Вчера она постучала в мою квартиру, и я не поверил глазам, когда открыл дверь. На ней была соболья шапочка, так мило сдвинутая на темную пушистую бровь, руки в муфте, тоже собольей, и мех усыпан тающими снежинками, как алмазами. Я был в телогрейке, горло замотано шарфом, в руке – свеча, я писал. Она бросилась мне на шею, отчего свеча погасла. Во мраке я ощущал только ее ароматное дыхание и теплую кожу, несмотря на то, что она пришла с мороза. Она моя!

Я не расспрашивал ее про причины ухода от М. У. Вскользь она заметила, что М. ушел со своей должности, но не из-за своих взглядов на смуту, а по банальному поводу: приревновав ее к Тойво С. без всяких оснований. Оказывается, кто-то открыл глаза М. У., что своей должностью он обязан любовнику своей гражданской жены. Признаюсь, мне и самому приходило в голову что-то подобное, но сейчас это не имеет никакого значения. Я только благодарен провидению за то, что счастливое для меня стечение обстоятельств подтолкнуло мою возлюбленную к решению оставить мужа.

P. S. У Эдуарда П., сына старого Матиаса, умерла жена. Она была двумя годами моложе мужа, ей было лишь двадцать девять лет. Угасла, наверное, от чахотки, хотя его материальное положение позволяло покупать ей на рынке коровье масло и свежую рыбу, а также позвать хороших врачей. Похороны обошлись ему очень дорого. Но он держится. Теперь он – завидный вдовец».

«Не знаю, как еще могу держать в руках перо. Совсем ослаб, и последняя свеча догорает, а сил выйти в лабаз нет никаких. Хлеба почти не осталось. Война. И я не знаю, которое сегодня число. Да и неважно это. Я даже мечтаю, чтобы жизнь оставила мое бренное тело. Еще третьего дня мое скромное жилище озарялось светом глаз моей возлюбленной. А потом опустело, и свет померк. Она... Она ушла от меня к Эдуарду П. Впрочем, это даже неважно, что к нему. Важно одно: она ушла. Жизнь кончена. Неужели мой дом был для нее только гостиничным номером на пути от М. У. к Э. П?..»

От этих слов веяло таким холодом и безысходностью, что Антон поежился. Интересно, остался ли жив автор дневника или это были его предсмертные строки? Таня была уверена, что он не выжил. Последние страницы они разобрали вообще с огромным трудом, с этими ятями, ерами, пропущенными кое-где гласными, недописанными словами, о смысле которых можно было догадаться только по контексту. Глаза ужасно устали, затылок ломило, но первая, как ни странно, устала Таня.

Следом за этой страницей лежали вырезки из старых газет, очевидно, относящихся к тому же времени, что и события, описанные в дневнике. Конечно, их они просмотрели в первую очередь – читать было значительно проще. Шрифт первой заметки был стилизован под готический.

«Издатель и редакция с прискорбием извещают всех наших читателей о скоропостижной кончине супруги главного инженера Завода оптических приборов Эдуарда Матвеевича Паммеля, Эммы Ивановны Паммель, ушедшей от нас в столь молодом возрасте. Отпевание состоится в кирхе, похороны назначены на среду на Лютеранском кладбище. Все соболезнующие могут отдать последний долг покойной, попрощавшись с нею по адресу: улица Галерная, дом 16, вход открыт с девяти утра до пяти вечера».

А эта заметка напечатана была другим шрифтом, значит, вырезана из другой газеты.

«На прошлой неделе в Петрограде похоронили супругу главного инженера-оптика, Эдуарда П. Эмма П. сгорела буквально за полтора месяца, из здоровой цветущей женщины превратившись в скелет, обтянутый кожей. Официальное заключение врача гласило: скоротечная чахотка.

Но люди, знакомые с этой семьей, в последнее время отмечали охлаждение отношений между супругами вследствие увлечения главы семейства известной питерской львицей, обольстительной АннойN.

Злые языки поговаривают, что Эмма П., узнав об этой связи, препятствовала супругу взять развод. Более того, подкараулив разлучницу на улице, оскорбленная жена бросилась на нее с кулаками, устроив безобразную сцену. Однако АннаN. сумела утихомирить дебоширку, привела ее к себе в дом, и через два часа дамы расстались лучшими подругами. В знак примирения АннаN., говорят, подарила жене своего любовника единственную ценную вещь, оставшуюся у нее в доме: к П. на улицу Галерную было прислано от Анны старинное зеркало-псише, считающееся предметом обстановки из дома Медичи. Этим прелестным раритетом еще недавно любовались гости, вхожие в дом к известному адвокату Михаилу У., также в свое время павшему жертвой роковой красотки и числящемуся по сей день в ее мужьях.

Зеркало в раме красного дерева было когда-то перевезено в дом к адвокату из дома бывшего мужа АнныN., судебного следователя НиколаяN., это был единственный предмет обстановки, который обольстительница пожелала забрать из семейного дома.

Итак, получив этот драгоценный презент, Эмма П. буквально заболела им, все дни напролет она просиживала перед подаренным ей зеркалом, отказывалась от еды, худела и чахла, а через две недели ослабела настолько, что не смогла встать с постели, но приказала, чтобы зеркало перенесли к ней в спальню. Призванный в дом доктор констатировал чахотку и назначил лечение, которое ничем не помогло. Состояние несчастной ухудшалось с каждым днем, она впадала в забытье, перемежаемое редкими моментами просветления, бредила, выкрикивая бессвязные фразы. Сиделка, нанятая для ухода за больной, рассказала нашему репортеру, что видения, посещавшие больную, видимо, были так ужасны, что та пребывала в постоянном страхе, металась по постели, молила кого-то неведомого о пощаде. За дни болезни голова несчастной Эммы П., молодой еще женщины, поседела совершенно. Наконец, пять недель спустя, наступила развязка. Испустив напоследок ужасный крик, женщина скончалась.