Белое, черное, алое… - читать онлайн книгу. Автор: Елена Топильская cтр.№ 55

— Я его боюсь.

— Кого?

— Гошу. Он иногда так смотрит на меня, как будто хочет сказать: «Ну-ну!»

Мне кажется, что он меня не воспринимает.

— Ну, для того чтобы ребенок тебя воспринимал, нужно с ним хотя бы общаться.

— Я же говорю, я боюсь. Я его стесняюсь.

— Стеснительный ты мой! Сколько тебе лет?

— А что? И в моем возрасте ничто человеческое не чуждо.

— Чтобы не так бояться, поучаствуй как-нибудь в воспитании по собственной инициативе.

— Что еще скажешь?

— Звонила твоя мама, передавала тебе привет. Велела не кормить тебя на ночь, сказала, что ты толстеешь.

— Интересно! — возмутился Александр. — Не кормить! А если я с работы прихожу голодный? Я же не засну.

— Вот и я ей то же самое сказала, что, если тебя не покормить, ты в два часа ночи начнешь по холодильнику шарить.

— А она?

— А она сказала, чтобы ты не мясом с картошкой обжирался, а овощи ел.

— Ну, ты объяснила?..

— Я рассказала, как летом я решила кормить тебя здоровой пищей и приготовила тебе на обед кабачок, фаршированный овощами. А ты его с удовольствием съел и заявил: «Очень вкусно. А теперь, Машуня, давай обедать».

Ну и правильно. Вот мой коллега Кораблев говорит, что леопарды сена не едят.

Саш, а сколько времени человек может пролежать в реанимации с инфарктом?

— Ну, это зависит от разных факторов: от локализации поражения, от обширности… Неделю-то пролежит. У кого инфаркт?

— У свидетеля моего. Это ради его вещичек у меня ключи сперли.

— О Господи! Не пугай меня на ночь глядя. Я посуду помою, а ты передохни.

Ну разве можно не любить мужчину, который после сытного ужина изъявляет желание вымыть посуду, и не под пытками, а по собственной инициативе? За то, чтобы услышать слова «Я помою посуду, а ты отдохни», девяносто процентов моих знакомых женщин прозакладывали бы душу дьяволу.

Утром будильник не прозвонил. Уж не знаю, что там замкнулось в его металлических внутренностях, но я проспала лишние двадцать минут.

Внезапно проснувшись, я бросила взгляд на часы и покрылась холодным потом: мы катастрофически опаздывали. Я плюнула на то, что не успеваю накраситься, и понеслась собирать ребенка. Конечно, мы опоздали, несмотря на наши общие титанические усилия. Когда мы подошли к школе, шла пятнадцатая минута первого урока, и мой пунктуальный ребенок уже в голос рыдал.

Однако напрасно он так переживал: по пустынному двору школы прохаживался омоновец, который преградил нам дорогу и лениво сообщил, что занятия отменены, так как проверяется сигнал о том, что школа заминирована.

Слезы у моего мальчика высохли в мгновение ока. Бурные переживания перешли в не менее бурную радость.

А вот я призадумалась, куда ж мне девать моего мальчика? У меня на утро вызван свидетель — нынешний хозяин фирмы «Фамилия», Редничук, поэтому отвезти ребенка домой я не успеваю. Придется тащить его на работу, а там как его занять? Вот чертовы времена: мне в мои школьные годы могло разве что в страшном сне присниться, что школа заминирована. А теперь посмотришь телевизор — сплошь и рядом, то одна школа, то другая.

— Котик, поиграешь в компьютер у меня на работе, в канцелярии у Зои? — заискивающе спросила я.

— Поиграю, поиграю, — покивал ребенок, который был на седьмом небе от счастья, что уроки отменились.

В прокуратуре Леня Кораблев раздавал бюстгальтеры. Завидев меня, он издали закричал:

— Мария Сергеевна, я вам отложил! У меня дружок бельем торгует, он отсыпал чуть-чуть…

— Леня, у меня через десять минут свидетель. Чтоб тебя с бельем и дамами духу не было, уйдите к кому-нибудь в кабинет.

Я внедрила ребенка в канцелярию, к единственному компьютеру, моля Бога, чтобы компьютер на это время никому не понадобился, и, вернувшись в кабинет, достала из сейфа дело об убийстве Ивановых. Только я, усевшись за стол, вспомнила, что не успела накраситься, как в дверь постучали.

— Войдите! — ответила я, тяжело вздохнув и даже раздумав смотреться в зеркало.

В кабинет вошла потрясающая женщина. Сказать про нее «красивая» значило не сказать ничего. Она окинула меня не то что оценивающим, — я бы сказала, раздевающим взглядом. Так на меня смотрели только мужчины.

На стол передо мной она положила повестку, в которой было написано имя:

Редничук.

— Документы у вас с собой?

— Безусловно, — с готовностью ответила она и щелкнула замком сумки.

Я раскрыла паспорт, который она передала мне, и прочитала: «Чванова Нателла Ивановна»…

— А Редничук где? — недоумевающе спросила я. Она почти так же недоуменно посмотрела на меня, потом ее взгляд прояснился.

— Ах да, вы же не знаете, что в деловом мире я известна под фамилией Редничук. Это моя девичья фамилия.

— Вы мать Дмитрия Чванова? — дошло до меня наконец.

— Да, — она мило улыбнулась.

— Нателла Ивановна…

— Просто Нателла. Терпеть не могу свое отчество, — пояснила она, удобно устраиваясь на стуле.

Она была одета в черную пелерину из очень дорогого сукна, отороченную черным блестящим мехом, которую отказалась снимать. Я напряглась и вспомнила, как эта штука называется: кап. Мне была видна выставленная вперед изящная ножка в коротком сапожке, как будто только что снятом с витрины выставки. Ножку облегало благородно матовое облако колготок, и я машинально подумала: где шикарные женщины берут такие колготки, сразу делающие облик дорогим, а походку высокомерной? Но тут же опомнилась: где-где, понятно где, я-то на колготки дороже определенной суммы и не смотрю. Устроившись, Нателла Ивановна Редничук-Чванова подняла на меня слегка удлиненные к вискам глаза. Такие глаза называют миндалевидными, отметила я для себя. Все в ее лице было слегка, не аффектированным: слегка выдающиеся скулы, но не до такой степени, чтобы лицо можно было назвать скуластым. Как у голливудских звезд сороковых годов, вслед за Марлен Дитрих удалявших себе крайние коренные зубы, чтобы сделать более изящным овал лица. Тонкий прямой носик, ему чуть-чуть не хватило до идеальной прямоты, но и так он чудесно смотрелся. Резко очерченные полные губы прекрасной формы, подчеркнутые умело наложенной дорогой помадой…

Я вдруг поймала себя на мысли, что уже забыла о собственном неприглядном виде. (Впервые в жизни нарушила принцип — приходить на работу накрашенной и причесанной, в крайнем случае — никому без прически и макияжа на глаза не показываться, сразу запираться в кабинете и приводить себя в порядок. Хотя вот Лариска Кочетова запросто приходит на работу как с постели, треплется со всеми подряд в коридоре, пока дойдет до своего кабинета, и, пока красится, даже двери к себе в кабинет не закрывает…) Забыв о своих ненакрашенных ресницах, я просто плавилась от восхищения, разглядывая безупречный грим на красивом лице свидетельницы, полные изящества движения, одежду, в которой не стыдно появиться в парижском бомонде (хотя, вообще-то, не была, не знаю). Это я-то плавлюсь; а что же должны чувствовать мужчины рядом с таким великолепием?