На четвертый день с корабля сорвало парус, капитан ругался так, что даже через визг ветра и удары волн, и через скрипы корпуса и хлюпанье воды в трюме, был слышен его голос. Слов разобрать было невозможно, но князь этому не огорчился, даже порадовался. Потом, сорвало еще один парус, и что-то чуть не обломилось… Но как бы там ни было, капитан все же умелый оказался, да и команду, хоть и небольшую, не пальцем делали. В общем, они справились.
И то ли капитан сбавил ход, то ли решил, что идти нужно более плавно, потому что его «Политурс» не выдерживает, но стало чуть-чуть полегче. Князь этому даже не сразу поверил, но… Прошел час, потом другой, и он сумел подняться.
По своему обыкновению, отправился на кормовую часть палубы, где стоял, широко расставив ноги, капитан Музда. Около него все тот же широченный матрос с косичкой, упираясь обеими, на редкость мускулистыми руками в толстенный румпель, правил кораблем.
Море по-прежнему кипело, но где-то на горизонте едва-едва, тонкой полоской проступил свет. Что это значило, князь не знал, капитан еще издалека ему крикнлу:
– Ты, княсь… корош, что так!
– Туго нам приходится, капитан?
– Тухо?.. Не так, хоть… – Капитан обернулся на рулевого, и наклонился к князю. – Три почки-и ворвань просай за порт. Три!.. Опычно, в самый шторм я две кидай, не больше… А тут – так получайся.
Князь знал, что иногда моряки вываливают за борт что-то жирное, масло какое-нибудь или ворвань, чтобы хоть чуть утихомирить волны. На всякий случай он сказал:
– И команды у тебя немного, как я погляжу, капитан.
– Нет, команта корош. В самый хват, как вы, руцки, говоряйте. – Он подумал, что-то оценивая на горизонте, на верхушках мачт, и добавил: – Я есть купец, хандловый, а не зольдат… Польсую то, как во Фнутрене море нет корсарен, и перег опасный я есть знайт. Фот посашу фас на перег, пойду ф океан, дале, уже и зольдатен и протчий мериман заперу с сопой, в океан бес такой уже нелься.
Этот разговор все же успокаивал, главным образом потому, что капитан этот собрался, оказывается, дальше в океан идти, и ни черта не опасался… Хотя, чего бы он мог опасаться, раз уж это было его ремесло, его судьба и жизнь?
На шестой день, совершенно неожиданно для всех, кто мучился во время этого перехода, они вышли к земле. Видимо, капитан Музда не врал, когда говорил, что берега эти знает хорошо. Или та самая светлая полоска, которую князь случайно заметил во время своей последней… прогулки, оказалась долгожданным предвестником окончания шторма. Или просто, согласно Книге, не посылает Господь человеку более жестоких испытаний, чем он может выдержать, а значит, все же и эта мука должна была кончиться. И она, кажется, заканчивалась.
К Хонуверу, странно и непривычно выглядящему с моря, как тонкая полоска красноватых крыш и человеческого дыма, а не туманной мороси, что висела над морем, дыма, который не мог разогнать даже ветер, подошли под вечер. Но оказалось, что нужно было еще изрядно идти по реке, которая относила корабль назад, в море, к волнам и более упругому и напористому ветру. Капитан попробовал войти в реку самостоятельно, но у него не получилось.
Тогда, только-только стало смеркаться, он приказал бросить якорь и вывесить флаг, требуя к себе местного пилота. Но на берегу загорались огоньки домов, дым стал в вечереющем воздухе невидимым, небольшая стайка кораблей под разными флагами, стоящая у причальных стенок и просто на течении реки, тоже сделалась невидимой на фоне серо-коричневого, совсем не заснеженного берега, а к ним никто и не думал высылать лодку с лоцманом.
Капитан злился, почему-то бегал и ругался на матросов, а потом поднялся к румпелю, где больше не было рулевого, и принялся так орать, что даже князя это удивило. Оказалось, капитан таким образом нагонял на себя смелость, чтобы все же войти в эту реку и пристать к берегу. В темноте, ориентируясь по каким-то странным признакам, и по маяку, который сбоку отбрасывал в море свои неяркие, не всегда даже видимые лучи, капитан двинулся вперед. Он шел так осторожно, что даже на корабле стало тихо, лишь звучали резкие, как во время боя, приказы, да ноги матросов гулко били по палубе, когда они бросались исполнять распоряжения – подтянуть то или ослабить иное…
В общем, худо-бедно, к стенке они подошли, и встали, перебросив на здоровенные чугунные, кажется, тумбы крепежные канаты. И вот тогда капитан Музда показал себя, потому что стал торопиться с выгрузкой, не дожидаясь ни нормальных таможенников, ни разгрузочной бригады, хотя князь где-то слышал, что погрузкой-выгрузкой должны заниматься только какие-нибудь местные обитатели.
При этом он орал, что слишком долго ждал лоцмана и, следовательно, должен торопиться изо всех сил. Князь вспомнил, что капитан Музда и в Ругове так же метал грома и молнии, и что он даже хотел тут пополнить команду, может быть, прихватить еще какой-либо груз… Но решил, что такова была странность этого человека – насколько он бывал нетерпелив и шумлив, настолько же он оказывался умелым в море. Было в этом что-то глубоко личное, что-то характерное для капитана Музды, но… В общем, решил князь, это не его дело, тем более, что вряд ли они когда-нибудь еще могли встретиться.
Так-то вот в темноту, лишь изредка освещаемую непривычной формы фонарями, капитан и выгрузил своих пассажиров, их лошадей, и разумеется, немногую поклажу. И как почти сразу стало ясно, лучше бы князю было не философствовать, а уговорить капитана, чтобы они переночевали на борту «Политурса». Потому что ложились тут рано, и искать нормальный ночлег было уже поздно, как предупредили какие-то люди из таможни, которые все-таки появились невесть откуда. И которые занялись своими прямыми обязанностями, то есть, отправились на «Политурс», чтобы проверить бумаги, и содрать, конечно, положенную плату за стоянку и все прочее, чем зарабатывал портовый люд.
А в тавернах, окружавших порт, останавливаться не хотелось. Дерпен, который немного оправился, пока они находились в относительно спокойной воде, и маг, который присоединился к нему добровольным переводчиком, походили вокруг, посмотрели, и решили, что дело это не только неблагодарное, но, возможно, опасное. Уж очень неспокойно тут было, как и во всех больших портах, впрочем.
Дилемма эта несколько угнетала князя, потому что он совершенно не представлял себе, что же им теперь делать. Но положение спас Густибус, который потолкался вокруг лошадей, о чем-то поговорил со Стырем, а потом подошел к князю, который в некоторой даже грусти сидел на причальной тумбе.
– Не знаю наверное, князь, как и где лучше остановиться, никогда тут прежде не бывал… Но помнится, кто-то говорил мне, что есть в Хонувере один порядочный и пользующийся хорошей репутацией каретный мастер. Может, у него спросить? Ведь если мы заявим, что нам нужна карета, а может, и дормез, он непременно приютит нас, как своих клиентов.
Делать было нечего, лошадкам нужно было хотя бы немного постоять в нормальных стойлах, чтобы очухаться от морского буйства. Да и Диодора это устраивало, поэтому отправили все того же мага с Дерпеном искать этого мастера… И вдруг все весьма быстро устроилось.