– Тогда позвольте мне удивиться, как вам удалось с ним поладить? – Он отхлебнул чай, потом посмотрел на вежливого, немолодого, лет уже под тридцать, с франтоватыми усиками старлея. Ему не хотелось, но он обязан был задать этот вопрос. – Кстати, как могло получиться, что вы отпустили гравилет в Боловск? Вы же знали, что из крепости на Скале к вам идет гарнизон, поддержка с воздуха могла оказаться решающим фактором в бою. И вы все-таки…
– Полагаю, это находится в моей, и только моей компетенции? – чуть заметно потемнев лицом, отозвался Смага.
– Как вас по отчеству?
– Кузьма Владиленович, – с неудовольствием ответил старший лейтенант.
– Ума не приложу, Кузьма Владиленович, почему вы считаете свои решения, от которых зависела жизнь людей и бакумуров, которыми командовал я, только своим делом?
– Значит, вы полагаете, я должен отвечать?
Бред какой-то, подумал Ростик, нам еще остается начать расшаркиваться и теребить аксельбанты.
– Хорошо, – решился Смага. – У меня вышел срок работы гравилета, и по графику я должен был отправить его на алюминиевый завод.
У Ростика отпала челюсть.
– Что? Вы хотите сказать, что вы просто выполняли… график? – Его рука зависла так, что чай пролился на колени, но это было не страшно, он был еще в доспехах, и кипяток остыл прежде, чем попал в зазоры коленного шарнира. – Вы выполняли график, который составили какие-то тыловые крысы за месяц до этих событий, который не может и не должен учитывать изменений общей обстановки?.. Который вообще никто никогда не принимает во внимание?
– Я думаю иначе. Если в штабе решили, что гравилет нужен где-то еще, он должен быть отправлен туда, куда его определили работники, которых вы называете «крысами».
– Так. – Ростик встал. Злость его была безадресной, вернее, адресной, но, к сожалению, человека, который действительно отвечал за сложившееся положение вещей, тут не было, а находился он скорее всего в городе, в своем кабинете, и назывался Председателем. – Вы понимаете, конечно, что я обязан буду донести до командования ваши действия? Разумеется, с моими комментариями?
Теперь Смага был красен, как рак.
– Не понимаю, что в этом такого… особенного? Никто ведь не погиб, все дошли?
– Дошли, только нас встретили почти на десять километров позднее, чем обязаны были. Только костер горел всего лишь половину ночи, хотя я просил, требовал, приказывал, чтобы он горел ночь напролет. Только гравилет – наше главное оружие тут, на болотах, был отправлен в тыл, видите ли, для того, чтобы соблюсти график.
– С полночи вы не выстреливали ни одной ракеты, мы подумали, что… Ну, что вы…
– Договаривай. Решили, что нас нет в живых?
– Да. Мы решили, что вы полегли при прорыве, и я приказал поддерживать огонь, уменьшив дорогое масло наполовину.
– Ты пожалел масло. И не на половину, а совсем. С полуночи огонь не горел вовсе. – Ростик вздохнул. – Хорошо, что у нас были волосатики, они запомнили направление, а не то…
– Я слышал, Гринев, что ты невозможный человек, но чтобы ты действительно оказался таким… – Смага встал и пошел к двери из офицерской комнаты, которую когда-то, еще при строительстве Перевальской крепости, стали называть кают-компанией. Видимо, решил выдержать характер.
– Минуточку, – окликнул его Рост. – Смага, вы в каком звании?
– Я? – словно тут был кто-то еще. – Старший лейтенант, я же тебе представился.
– Значит, вы старше меня по званию. – Ростик сел, решил дать роздых усталым ногам. – А позвольте полюбопытствовать, за какие заслуги вы его получили? В каких сражениях вы отличились и где?
– Довольно, я не намерен больше делать вид, что не понимаю твоих оскорблений!
– А я так понимаю, что вы не заслужили это звание. Вы его просто получили. И боюсь, что даже не на Земле, а тут, в Полдневье, без понимания, что и как следует делать, чтобы люди рядом с вами могли выжить.
Продолжать смысла не имело, Смага ушел. Рост допил свой чай. Спать хотелось невероятно. Если бы он знал, что они будут делать в ближайшие часы, он бы свернулся калачиком прямо тут и прямо в доспехах, сунул бы ружье под руку, как ребенок устраивает на ночь своего медвежонка, и уснул… Он так давно не спал.
Но следовало ждать Каратаева, который должен был принести новые известия и приказы. Тогда-то и станет понятно, что с ними сделают за проигранную войну, практически самовольный отход из Пентагона, за крики возмущения, за придирки к старшим по званию офицерам.
В дверях в сопровождении Смаги показался Каратаев. Он выглядел торжественным, как на похоронах. Причем, похоже, на таких, на которых хоронили его главного конкурента.
– Гринев, нам приказано быть в Боловске как можно скорее. Вот старший лейтенант предлагает воспользоваться его мотоциклом.
– Нас же двое.
– Он с коляской.
Рост посмотрел на Смагу.
– У вас был мотоцикл, и, бьюсь об заклад, – вы даже не подумали выслать его нам навстречу и подобрать раненых.
– Бросьте, Гринев, у вас не было тяжелораненых.
– Но вы-то этого не знали.
– Все, что я не сделал, по-вашему, получается очень плохо.
– Получается, – кивнул Рост и пошел к выходу, прихватив свое оружие. – Когда отбываем? В приказе говорится, что нужно спешить?
– Только, Вениамин Лурьевич, нужно заправиться на алюминиевом заводе, это крюк небольшой, километров в десять, и тогда топлива в баках будет под завязку, – зачастил Смага.
– Сделаю, Владиленович, – согласился Каратаев.
К огромному удивлению Ростика, ему даже не пришлось спорить, чтобы занять место в коляске. А это могло оказаться важным – в коляске было уютно, и вполне получалось поспать, не рискуя свалиться. К прибытию в Боловск Ростик хотел хоть немного восстановить способность соображать, кажется утерянную за бессонные ночи, – вдруг их сразу потащат пред светлые очи начальства?
На завод ехать пришлось отнюдь не десять километров, а куда больше, но Рост понял это, только когда они уже приехали. Он в этих мастерских еще не был, поэтому оглядывался с интересом.
Это были три огромных корпуса, расположенных треугольником, связанных между собой стенами с отрытыми переходами по их верху, на высоте метров семи, не меньше. Между корпусами была устроена довольно цивилизованная стоянка, почти по-земному гладкая и аккуратная, вот только вместо асфальта она была залита упрочненным камнем триффидов. Вернее, плиты были сработаны по единому, шестистороннему шаблону, а стыки залиты, но в них иногда уже проглядывала трава. Ну, местную травку каменные плиты не испугают, решил Ростик, впрочем, как и земную.
Корпуса были спланированы, как в крепостях на Скале и на Перевале, чтобы внешние стены представляли собой трехэтажную защитную линию, где могло разместиться с полтысячи человек. А внутренние составляли рабочие помещения, чем-то неуловимым похожие на те цеха вагоноремонтного, которые после войны с насекомыми врезались в Ростикову память намертво.