Навеки твой - читать онлайн книгу. Автор: Даниэль Глаттауэр cтр.№ 37

Дома в этих навевавших жуть помещениях, где свили гнезда голоса и звуки, Юдит сразу же забралась на диван под одеяло. Мама пылесосила, вытирала пыль, взбивала подушки, принесла ей на диван чашку лекарственной настойки без сахара — наверное, чтобы продемонстрировать, как дочь запустила быт, — и задала вполне оправданный вопрос: как дочь намерена жить дальше. Юдит: пока не знаю, мама. Сейчас я ничего кроме усталости не чувствую. Мама: в таком состоянии тебя нельзя оставлять одну. Юдит: я собираюсь спать, и ничего более. Мама: тебе нужен рядом человек, который бы о тебе заботился. Юдит: мне нужен лишь тот, кто позволит мне поспать. Мама: я на время у тебя поселюсь. Юдит: не говори такие вещи, ты же знаешь, я психически неустойчива. Мама: сегодня я у тебя останусь, а завтра мы поговорим. Юдит: хорошо, мама, спокойной ночи. Мама: сейчас четыре дня. Ты грезишь, дитятко?

В последующие недели о работе нечего было и думать. Вообще о чем-либо думать не хотелось. Юдит должна была принимать психотропные средства утром, в обед и вечером. Из-за этого она чувствовала себя виноватой перед мамой, заботившимися о ней друзьями, традиционной медициной и перед самой собой. Пилюль белого цвета Юдит часто принимала чуть больше, чем предусмотрено, во-первых, потому что они были просто крохотными, а во-вторых, ее вялые клетки мозга после увеличенной дозы ощущали себя так, словно человек в сорокаградусную жару погрузился в горный ручей.

К многочисленным и бессмысленным видам ничегонеделания дома с определенного момента добавились по три часа в неделю встречи с Артуром Швайгхофером, симпатичным, хорошо выглядевшим, чуть небрежно одетым психотерапевтом, которого для нее нашел Герд. Терпение, с каким он говорит на любые темы, лишь бы не о проблемах, могущих подстерегать Юдит в процессе выздоровления, было впечатляющим. Впрочем, о подробностях ее случая он также имел слабое представление. Если бы узлы у Юдит в голове когда-нибудь ослабли, а то и вовсе развязались, что, конечно, маловероятно, то она отправилась бы с Артуром в кругосветное путешествие под парусами, — ведь он настоящий любитель приключений, если его послушать. А она любила слушать, причем часами напролет.

Чтобы Юдит не вырвалась из дома, с наступлением темноты кто-нибудь обязательно находился рядом. Поначалу возле нее дежурили, поочередно сменяя друг друга, друзья. Так, к примеру, Ларе было удобно в понедельник, поскольку в этот день вечером Валентин ходил на боулинг и возвращался очень поздно, и она не хотела, лежа с ним в постели, вдыхать запах пива с водкой. Лара оставалась на ночь у Юдит и охраняла ее, сама того не ведая, от голосов.

В конце недели следовало ожидать появления мамы. В эти дни потребление белых пилюль возрастало. Несмотря на то что мама старалась представить свое присутствие при любимой дочери как своего рода отпуск, по искривленному очертанию ее рта и складкам в виде восклицательных знаков на лбу нельзя было не прочитать горькое признание того, что воспитание дочери потерпело крах, и ей теперь вместо заслуженного покоя приходится заботиться о запущенном магазине светильников и сошедшем с ума взрослом ребенке.

Лишь в редкие и непродолжительные моменты Юдит удавалось заставить мозг работать, чтобы разобраться в сложившейся ситуации. Она старалась следовать совету Джессики Райманн, которая призывала найти начало всех неприятностей, той веревочки, потянув за которую можно будет распустить клубок. Но Юдит быстро запутывалась в сети детских воспоминаний и ярких событий из подросткового периода. Приходилось прекращать разыски по причине очень быстрого перегрева клеток мозга, и тогда Юдит снова прибегала к проверенному средству — бросалась в прохладные воды горного ручья.

В ее отношениях с ним произошел наконец качественный скачок. Ханнес однозначно перешел на ее сторону. Пару раз он застенчиво стучался к ней с помощью эсэмэсок и предлагал помощь. Нет, Юдит возражала, чтобы он регулярно навещал ее. От его присутствия ей становилось лучше. Отнесем этот факт к альтернативной медицине.

Юдит не разбиралась в гомеопатии, но разве не в том заключалась ее суть, чтобы поправлять здоровье человека малыми дозами лекарства, какое его, собственно, и сделало больным? А у Ханнеса был точно такой же голос, как в ее сюрреалистических видениях, которые по ночам вновь и вновь посещали ее в виде приступов безумия. И если теперь Юдит будет слышать этот голос, просвещающий маму в кухне о планировании помещений, статике, строительных материалах и дизайне кофеварочных машин, то призраки уйдут навсегда, и сознание придет в порядок. Кроме того, настоящий Ханнес обладал более богатым лексическим запасом, нежели его призрачная копия, барабанившая по мозгу неизменно тремя-четырьмя фразами.

В обхождении с ней, пациенткой, он имел перед остальными друзьями и посетителями солидное преимущество как более находчивый и непринужденный собеседник. Ханнес всегда пребывал в хорошем расположении духа и легко подстраивался под ее сложный изменчивый нрав с частыми взлетами и падениями, летаргическим забытьем и бодрствованием. Юдит ни разу не уловила в его тоне хотя бы малейшего намека на укор, в каком бы скверном состоянии ни находилась и как бы ни было сложно в эти моменты к ней подойти из-за ее капризного поведения.

В то время как Герд и другие прикладывали величайшие усилия и частенько пожинали неудачу в том, чтобы не показывать Юдит разочарование по причине ее полного равнодушия, Ханнес относился к ее необычному поведению как к естественному делу. Он фактически воспринимал Юдит такой, как есть, хотя «быть собой как есть» для нее сейчас было делом почти невозможным. В таком окружении Юдит не стыдилась своей болезни, и зависимость от помощи друзей не нагружала ее совесть. Когда Ханнес находился рядом, Юдит примирялась со своей участью и даже больше — ей это начинало нравиться.

Скоро Ханнес стал заглядывать к ней и в рабочие дни. Как правило, он замещал кого-нибудь из друзей, которые все чаще сказывались занятыми, а где-то с середины ноября, когда началась предрождественская лихорадка, друзья и вовсе стали оправдываться, что, к сожалению, не могут посещать Юдит так часто, как раньше. Вероятно, они были сверх меры разочарованы и раздражены тем, что психика Юдит не демонстрировала ни следа прояснения, она почти не говорила с ними, часами рассматривая стены и не раскрывая рта. Но что она должна была им рассказать? Бессодержательные дни и ночи без сновидений не давали никаких впечатлений, а ничего иного в ее жизни не существовало. Никто из них и представить не мог, насколько это утомительно.

Ханнес был совершенно другим человеком. Он ничего не требовал от Юдит, а просто занимался своими делами, украшал столы и полки, мыл кухню, слушал музыку, насвистывал навязчивые мелодии, которые помнил еще со школьных лет, шарил по телевизионным каналам в поисках серьезных новостей, листал научно-популярную литературу или — что нравилось ему еще больше — ее фотоальбомы, делал какие-то записи и наброски, чертил проекты. И все это не выпуская Юдит из поля зрения. Ханнес посматривал за ней краешком глаза и находился поблизости, подмигивал, чтобы приободрить, улыбался ей. Но при этом он — и тут Ханнес самым приятным образом отличался от всех остальных — не пытался с ней заговаривать и тем самым избавлял Юдит от необходимости расходовать последние силы на ответы. Очевидно, он лучше ее понимал, что ей необходимо.