— Не хочу. Что случилось?
Франк промолчал. Пошел дождь, и мы укрылись в Музее естественной истории, где, кроме нас, не было ни одного посетителя. Два служителя расставляли на полу тазы — стеклянная крыша протекала в нескольких местах. Мы сели на большой галерее, напротив чучела жирафа в натуральную величину.
— Мы были в оранском тылу, в гористой местности, держали район. Там были группки партизан, очень мобильные. Прижать их никак не удавалось, и мы проводили рейды в деревнях, кое-кого вылавливали. Контрразведчики их допрашивали — с пристрастием, понимаешь? Крики были слышны за сотню метров. Потом всех убивали. Иногда грузили в вертолеты, которые возвращались порожняком, или отводили в лес, приказывали бежать и стреляли в спину.
— И ты стрелял?
— То, что кажется невероятным здесь, там — обычное дело. Такая вот война. Они, между прочим, тоже не невинные дети. Оказываешься между молотом и наковальней. Хочешь остаться человеком, но понимаешь: не развяжешь языки арабам, погибнут французы. В конце концов убеждаешь себя: нужно делать грязную работу, чтобы избежать худшего.
Он ушел в себя и замолчал.
— Так что же случилось, Франк?
— Капитану понадобились добровольцы для «лесной прогулки». Никто не вызвался. Один он идти не мог — партизан было семеро, трое раненых, двое с трудом передвигались. Я лейтенант, вот он меня и назначил. Одного из пленных поддерживал сын, парнишка лет десяти или двенадцати. Дело было в ноябре, жара стояла такая, что форма прилипала к телу. Мы отошли на километр. Капитан велел им убираться и сразу пристрелил двоих. Я попросил отпустить мальчика, а он взял его на мушку. Другие спрятались за деревом. Он ждал. Я крикнул: «Прекратите!» Он убил отца, а я выстрелил ему в голову. Вот что случилось. Потом я сбежал. Они сделали все, чтобы меня поймать, но я ускользнул.
— Во Франции есть нормальные судьи. Здесь не Алжир.
— В постоянных судах вооруженных сил
[134]
беспрекословно исполняют приказы, штампуют приговоры и — пожалте бриться! В гражданском суде у меня, может, и был бы шанс. Там — ни единого. Вспомни октябрь — арабов сотнями бросали в Сену, но никто не вякнул. Все заткнулись — и пресса, и профсоюзы. Они творят что хотят. Но меня им не получить. Я должен бежать из Франции, уехать в такую страну, откуда нет выдачи. Папа обязан мне помочь. Нужны деньги.
* * *
— Франк на пределе. Никогда его таким не видел. Он сказал, что сам с тобой свяжется.
— Спи, дружок. Ты молодец. Мы можем гордиться Франком и все для него сделаем.
Папа поцеловал меня и исчез так тихо, что я даже не понял, что остался один.
11
Леонид вздыхал, глядя перед собой поверх гряды кучевых облаков. Сергей исподтишка наблюдал за командиром. Тот вел себя необычно — молчал, не отзывался на шутки, не восхищался красотой юной стюардессы Александры. Бортрадист сообщил, что в Лондоне отличная погода и посадка будет штатная.
— Чертовы прогнозисты… — буркнул Леонид.
В аэропорту он отправил экипаж в гостиницу, сказав, что приедет, как только закончит с делами.
Начальник наземной службы «Эр Франс» в Хитроу помог Леониду дозвониться в Орли. Звонок застал Милену врасплох.
— Это я.
— Где ты?
— Прилетел в Лондон. Как же я рад слышать твой голос! Я только о тебе и думал все это время.
— Я тоже.
— У меня есть тридцать часов.
— Не много.
— Мы увидимся?
— Жду тебя.
— Но как? Я не могу прилететь в Париж, у меня нет визы. Как только сяду в самолет, это станет известно.
— Так я и знала. Думаю, это конец нашей истории.
— Милена, мы не можем расстаться. Ты больше не хочешь меня видеть?
— Не выдумывай!
— Так прилетай, я буду ждать.
— Я освобождаюсь в восемь. Подожди, сейчас посмотрю расписание… Ничего не выйдет, последний самолет только что улетел.
— Значит, мы не увидимся.
— Было бы проще, летай ты рейсом Москва — Париж.
— У «Аэрофлота» нет французской линии. Ты нужна мне, Милена, понимаешь?
— Мне тяжело это говорить, Леонид, но наш роман обречен. Все было прекрасно, но продолжать отношения — чистое безумие. Разве ты сам не понимаешь, что мы загнаны в угол? Невозможно противостоять целому миру.
— Мне все равно. Ничто и никто не помешает нам видеться.
— Мы бессильны.
— Дай нам шанс.
— Мы с тобой живем в разных, несовместимых мирах.
— Скажи, что ничего не чувствуешь, и я оставлю тебя в покое.
— Все слишком сложно. Ничего не выйдет.
— Я видел тебя один раз. Мы совсем не знаем друг друга, но то, что случилось, сильнее нас. У меня такое впервые. А у тебя?
Наступила долгая пауза. О чем думала Милена? Возможно, она испугалась, что упустит невероятное приключение? Или в ней заговорила гордость и она сказала себе: «Я преуспею там, где другие потерпели неудачу»? Или вдруг перестала рассуждать и забыла о препятствиях, которые еще минуту назад казались ей непреодолимыми?
— Где ты остановился?
— В «Гайд-парк-отеле». Это в центре.
— Поезжай туда.
* * *
Милена появилась в два часа ночи. Леонид заснул одетым, при свете. Он услышал тихий стук в дверь, открыл и не сразу осознал, что на пороге стоит улыбающаяся Милена. Она бросилась к нему в объятия.
Ближе к полудню, когда Леонид не вышел к завтраку, второй пилот забеспокоился и решил выяснить, в чем дело. Взлохмаченный, завернувшийся в простыню Леонид выглядел выпавшим из времени и пространства. Через приоткрытую дверь Сергей заметил изящную ножку, услышал женский голос: «What happens, darling?»
[135]
— и понял, что товарищ вряд ли отправится на экскурсию в Тауэр.
На обратном пути в кабине царила веселая атмосфера. Все уже знали, почему, летя в Лондон, командир был в таком нетерпении и почему явился на посадку последним, но никого это не волновало. МГБ, как водится, поставили в известность, но у вездесущего министерства не нашлось возражений. Герой Советского Союза имел право развлекаться, как захочет. Рутинное расследование, затеянное военным атташе посольства, спустя рукава провел перегруженный делами агент. Француженка Милена Рейнольдс, урожденная Жирар, бывшая супруга главы страховой компании в Сити, не представляла никакой опасности. О причинах расставания Милены с мужем выяснить ничего не удалось, как и о ее недавнем возвращении в «Эр Франс». Ни Милена, ни Леонид не имели доступа к секретной информации, и дело закрыли, тем более что у Леонида имелись высокопоставленные покровители.