Я развернулся и побежал. До фонтана было не больше пяти минут. На стульях читали люди, обнимались влюбленные парочки. Никаких следов Сесиль. Она часто говорила со мной об этом фонтане и его совершенной красоте, ей хотелось, чтобы я разделил ее страсть. Я слушал — терпеливо, но без всякого интереса. А потом вдруг заметил два цветовых пятна — зеленое и белое — в самом центре и, непонятно как и почему, тоже влюбился. Я не мог отвести взгляд от Полифема.
[89]
Такого прекрасного, чудовищного, несоразмерного и несчастного, застигшего Галатею и Ациса на месте преступления и собирающегося убить пастуха. Неизбежное и бессмысленное преступление. Я увидел Сесиль в самом дальнем углу. Она спала в кресле, запрокинув голову и бессильно свесив руки, мертвенно-бледная, с запавшими щеками. Мне показалось, что Сесиль не дышит. Я приложил ладонь ко лбу, почувствовал жар и прикрыл ее своей курткой. Сел рядом. Она приподняла веки, не удивилась и с робкой улыбкой протянула мне руку. Я сжал ее пальцы в ладони.
— Ты не очень-то торопился, — прошептала она.
— Я повсюду тебя искал.
— Я боялась, ты не придешь.
— Вот он я.
— Не бросай меня, очень тебя прошу.
— Не волнуйся, не брошу. Хочешь пойти домой?
Она покачала головой, и мы остались сидеть у фонтана. Я не знал, спит Сесиль или просто отдыхает, смотрел на Галатею с Ацисом — таких одиноких в этом огромном мире и таких безмятежно-счастливых — и вдруг почувствовал, что она за мной наблюдает.
— Они прекрасны, правда?
— Они в опасности, но не знают этого.
— Они счастливы. Полны жизни. Любят друг друга. Все остальное не имеет значения. В том числе опасность. Они останутся вечными любовниками. У тебя есть деньги?
— Немного.
— Хочу кофе со сливками.
Сесиль с трудом поднялась со стула и пошла мелкими шажками, опираясь на меня, но метров через двадцать отпустила мою руку. Мы отправились в бистро напротив под названием «Пти-Сюис» и сели на террасе.
— Хочу есть.
— Это хорошо.
Сесиль проглотила два круассана и заказала еще одну чашку кофе, начала было говорить, передумала и замолчала, но потом все-таки решилась:
— Я могу на тебя рассчитывать, Мишель?
— Конечно.
— Ничего не было. Ты понял? Совсем ничего. Мы никогда даже не заговорим об этом. Будем вести себя так, как будто ничего не случилось.
— …Как скажешь.
— Обещаешь?
— Обещаю.
— И ни слова Франку. Ничего не произошло! — воскликнула она, заметив, что я поджал губы и промолчал. — Франк не должен ничего знать. Как и все остальные.
— Я не могу не сказать ему. Он убьет меня, если вдруг сам узнает.
— Если ты не скажешь, если я не скажу, он никогда не узнает. Это в любом случае не важно, мы расстались.
— Что ты такое говоришь?!
— Между нами все кончено.
— Давно?
— Не знаю. Мы больше не видимся. Он… испарился.
— Дома он тоже не появляется.
— Когда у тебя отношения, ты не пропадаешь на много недель без особых причин. Я раз сто ему звонила. Говорила с твоим отцом, с твоей мамой, с тобой и даже с твоей сестрой. Сто раз просила передать одно и то же, но он не перезвонил. Наш единственный разговор продлился тридцать секунд — он был уже в дверях и очень спешил. Пообещал позвонить вечером. Прошло три недели. Как правило, когда мужчина ведет себя с женщиной подобным образом, когда… уклоняется, это означает одно: он встретил другую и не смеет признаться.
— Этого не может быть. Только не Франк.
— Поклянись, что ничего не знаешь.
— Клянусь.
— Тогда как ты объяснишь его исчезновение?
— Объяснение наверняка есть. Я знаю, он тебя любит.
— Он сам тебе сказал?
— Дал понять.
— Когда это было?
— У тебя дома.
— Я знаю, у него есть другая женщина.
Я мало что понимал в любовных отношениях — весь мой опыт был сугубо литературным! — и не мог объяснить постоянных отлучек брата. После возвращения из Германии Франк ночевал дома не больше трех или четырех раз, но Сесиль я об этом не сказал.
— Если так, он настоящий мерзавец.
Сесиль пожала плечами, попыталась улыбнуться и покраснела. Глаза у нее были на мокром месте, она закусила губу, шмыгнула носом и вздохнула, пытаясь совладать с чувствами.
— Глупо лишать себя жизни из-за парня! И думать, что все кончено. Нужно ожесточиться, стать непробиваемой.
— Я все равно не могу поверить.
— Такова жизнь. Хотя я могла бы поклясться… Да нет… Хочу домой.
Официант принес нам счет. У Сесиль при себе не было ни су, а мне не хватало двух франков шестидесяти, и я не знал, куда деваться от стыда, но официант оказался хорошим парнем.
— Пустяки, — сказал он, — занесете потом, я вам доверяю. Совсем простить долг не могу — я сдаю выручку патрону.
— Принесу завтра же, не сомневайтесь, — поклялся я.
— Не дадите сигаретку? — спросила Сесиль.
Он достал пачку «Житан», чиркнул спичкой. На лице Сесиль отразилось неземное блаженство.
— Не уверен, что тебе сейчас полезно курить.
— Слушай, Мишель, перестань все время указывать мне, что делать.
Я проводил Сесиль до дома. Шли молча — говорить не хотелось ни ей, ни мне, дважды ненадолго останавливались, чтобы она могла передохнуть.
— Может, все-таки вернешься в больницу?
— Мне не нужна нянька, забыл?
Я первым поднялся по лестнице, успел незаметно забрать свою записку и достал ключ из-под коврика. Сесиль вошла в квартиру. Я остался за дверью.
— Не волнуйся, все будет в порядке.
— Хочешь, я верну тебе ключи?
— Нет, оставь у себя… Конечно, если не собираешься меня бросить.
— Не глупи!
Она поцеловала меня в щеку.
— Постараюсь заглянуть завтра.
— Приходи, когда захочешь.
* * *
Я снова обошел все бистро, на сей раз в поисках Франка. Никто его не видел.
Два приятеля брата отвели меня в сторонку, но они просто решили пошутить надо мной.
— Может, твой брат где-то завис с Сесиль? — сказал один.
— Если найду Сесиль, Франку точно не скажу, — пообещал другой.