Клуб неисправимых оптимистов - читать онлайн книгу. Автор: Жан-Мишель Генассия cтр.№ 135

— Здравствуйте, мсье Толедано. Я — Мишель Марини.

— Здравствуйте, Мишель, как поживаете?

Он приветливо улыбнулся и протянул руку, чем немало меня удивил.

— Вы к Камилле?

Я не знал, что ему известно, и сказал:

— Мне нужно поговорить не с вашей дочерью, а с вами.

— Понятно…

Он посторонился, пропуская меня в квартиру. У двери громоздились картонные коробки с наклеенными на крышки бумажками. Когда я позвонил, отец Камиллы как раз собирал очередную коробку в столовой.

— Скоро уезжаете?

— Сначала отправим вещи. Выпьете со мной кофе?

— Спасибо, не хочется.

Он налил себе большую чашку и сказал:

— Напрасно отказываетесь. В такую погоду кофе отлично помогает согреться… Так что у тебя за дело, мой мальчик?

Он видел, что я не знаю, как начать, и решил усадить меня за стол:

— Давай присоединяйся. Любишь миндальные бисквиты? Моя жена сама их печет. — Он открыл жестяную коробку с сухим печеньем. — Налетай! Бьюсь об заклад, тебе понравится.

Из вежливости я взял две штуки:

— Очень вкусно.

— Жена кладет в тесто апельсиновые корочки — это рецепт моей мамы, она родом из Константины.

Даже если ты не умеешь плавать, а вода ледяная, приходится прыгать за борт, чтобы не пойти на дно вместе с кораблем.

— Я хочу поехать с вами, мсье Толедано.

Он перестал жевать и поставил чашку на блюдце, но не выказал ни удивления, ни гнева.

— В Израиль?

— Да.

— Хочешь приехать на каникулы?

— Нет. Хочу уехать навсегда.

— Из-за Камиллы?

— Да.

— А что она об этом думает?

— Камилла сказала, что между нами все кончено.

— Моя дочь права. Вы друг другу не подходите.

— Почему?

— Потому что ты не еврей.

— Для меня это не имеет значения. Я неверующий и плевать хотел на религию.

— Ты хороший парень, Мишель. Мне нравятся поэты.

— Кто вам сказал, что я поэт?

— Моя дочь ничего от меня не скрывает. В молодости я тоже обожал стихи. Особенно Аполлинера. Ты знаком с его творчеством?

— Я мало что читал из его стихов.

Он задумался:

— А я почти все забыл. Так много времени прошло…

Он закрыл глаза…

…Как я люблю, золотая пора, о как я люблю твои звуки,

Когда падают яблоки с веток в безлюдье глухом,

А ветер и роща, сплетая доверчиво руки,

Безутешные слезы роняют листок за листком… [184]

— Кое-что задержалось вот тут, — с улыбкой произнес он, постучав указательным пальцем по виску. — Невероятно, как много ненужных сведений хранит наш мозг. Я ничего не имею против тебя лично, но предпочитаю, чтобы моя дочь нашла себе мужа-еврея. Так будет правильней.

— Почему?

— Из-за детей! Ты думал о детях?

— Пока нет.

— В том-то и проблема. Ты бы хотел, чтобы твои дети посещали синагогу?

— Может, они не будут ходить ни в синагогу, ни в церковь, откуда мне знать?

— Со своими детьми ты сможешь поступать, как захочешь, а мои внуки молиться в церкви не будут. Жить в мире — значит жить среди своих. Евреи пусть живут с евреями, католики — с католиками.

— Но зачем уезжать? Евреем можно быть и во Франции.

— Будь я китайцем, жил бы в Китае, и это было бы правильно, разве нет?

— Согласен.

— Я — еврей, и я уезжаю в Израиль. Все просто. Ты — француз и католик, тебе там делать нечего, что не мешает нам быть друзьями. Но каждый должен жить на исторической родине. Я рад, что вы с моей дочерью больше не встречаетесь. Ничем хорошим ваши отношения закончиться не могли.

— Не думаю, что Камилла хочет ехать.

— Я никого не принуждаю. Мои дети свободны. Скажи она, что хочет остаться во Франции, я поселил бы ее у моего брата в Монтрейе. Камилла хочет отправиться в Израиль потому, что там ее родина, и потому, что семья — это ее алия. [185] Мы едины, как пальцы одной руки. Кстати, родителям известны твои намерения? Они дадут разрешение на выезд из Франции?

— Нет.

— Впрочем, это не важно, я бы все равно не взял тебя с собой. Ты молод, Мишель, наслаждайся жизнью. Девушек на свете много. А мою дочь оставь в покое, договорились? Я тебя не гоню, но мне нужно сложить еще две коробки. Вот, возьми еще печенья на дорожку. И продолжай писать стихи, ты действительно очень способный.

Я оказался на улице с пакетом печенья в руке. Папаша Толедано был силен и мог любого обвести вокруг пальца. Уходя, я даже сказал: «Спасибо, мсье». Мне было не под силу сражаться с человеком, который читает стихи с акцентом уроженца Баб-эль-Уэда и угощает гостя кофе с бисквитами. Чтобы иметь хоть малейший шанс победить отца Камиллы в споре, требовались огромные познания в диалектике или большой стаж пребывания в компартии. Настоящей. Одной из тех, что действуют по ту сторону стены.

* * *

Два часа спустя я входил в «Бальто». Владимир раздавал нераспроданные продукты. В меню в этот день были жареные цыплята — четыре штуки, разрезанные на куски, слоеные пирожки с грибами, миндальные пирожные, пироги с мясом, ватрушки, яйца в желе, говяжьи губы, ломти ветчины и мортаделлы. [186] Каждый получал свою долю продуктов на две-три трапезы.

— Хочешь чего-нибудь, Мишель?

— Спасибо, Владимир, не хочу.

— Есть рисовый пудинг.

— У меня нет аппетита.

— Может, сыграем? — предложил Игорь.

— Не хочется.

— Что случилось?

— Возникла небольшая проблема. Мне нужно с тобой посоветоваться.

Это была грубейшая ошибка. В свое оправдание могу сказать одно: я тогда был совсем зеленым. Мне следовало трижды подумать, прежде чем открывать рот и прилюдно интересоваться мнением Игоря. Леонид, Владимир, Павел, Имре, Томаш и Грегориос (и не только они!) тоже захотели высказаться, и я не мог нанести им смертельную обиду, уединившись с Игорем. Разве члены клуба не должны помогать друг другу? Мы расселись вокруг банкетки в ресторане, Леонид заказал две бутылки клерета, и я им все рассказал. Почти все. Описал последние события. Они слушали, закусывая игристое вино бисквитами. Когда я закончил, их лица выражали задумчивость.