Человек не отсюда - читать онлайн книгу. Автор: Даниил Гранин cтр.№ 37

* * *

Наша Церковь, она при власти. Губернаторы следуют примеру президента и премьера, приезжают в церковь на праздники, встают со свечой за спиной священника, составляя как бы президиум. Подсвечники. Это позволяется только в православных храмах.

* * *

«Евреям всё дается большим трудом. Но всё!»

* * *

В туристской группе: он, не скрывая своего восхищения, пялился на нее. И не делал никаких попыток подойти, заговорить. Она не вытерпела. Клюнула. Спросила, чего он не решается. Он признался:

— Нет шансов. Никаких. Безнадежно пытаться. Слишком вы хороши. Волосы, фигура, манеры — куда мне.

И после этого у них пошло, покатилось.

* * *

В отставке В. И. Матвиенко роковую роль сыграли сосули. Одна зима вызвала ругань, раздражение горожан, но когда и во вторую зиму эти сосули продолжали падать на голову, когда погибло несколько человек, поднялся крик, посыпались письма в Москву. И вопрос был решен.

Про ангела

Выздоровев и придя в себя, помаленьку начал ходить и решил собрать моих врачей, с одной больницы, со второй, поблагодарить их. Не подарками, это они не взяли бы, не потому, что они такие святые, а потому, что они все-таки меня лечили по совести, с каким-то чувством, которое исключает всякую материальную благодарность. Я принял решение, типичное для России, — посидеть, выпить, закусить, потрепаться. Не дома, а в ресторане, не просто в ресторане, а пошикарнее. Пригласил главных врачей и просто врачей, не главных, но очень существенных при моей болезни, а еще для украшения — моих друзей. Набралось человек двенадцать. Все прошло как нельзя лучше, под конец вечера разбились по своим интересам, и группа врачей занялась своими профессиональными разговорами. Среди них присутствовал мой приятель, профессор-литературовед. Назавтра он мне рассказал кое-что из того, что он слышал в разговоре врачей, то, что его поразило. Это он решил мне изложить без всяких комментариев. Разговор у них шел про мою болезнь, она тогда казалась им несовместимой с жизнью, есть у них такое страшноватое понятие, тем более что я сам отключился и в том состоянии не мог помогать им бороться за свою жизнь. Для них было удивительно, как я выжил, это было удивление специалистов. Через их руки прошли за десятилетия работы сотни печальных исходов, а то и больше. Они кое-что знали из моей биографии, знали, что я воевал, что провел всю войну на фронте, на переднем крае. Я сам считал чудом, что я уцелел. После войны, работая в Питере, я чудом выпутался из «Ленинградского дела» — это так называемое «дело», в сталинское время кончившееся для многих расстрелом, а для других лагерной ссылкой. Меня оно миновало. Как? Почему? Тоже было удивительно. И мне было удивительно, и для всех, кто знал об этом. Были еще случаи счастливого избавления от опасных передряг и сталинского, да и последующих режимов.

И тут главный врач одной из моих больниц вдруг сказал совершенно серьезно, как будто ставил диагноз: «Я могу это объяснить только одним — у него есть ангел-хранитель». Как ни странно, ему никто не возражал, все замолчали, моему приятелю показалось, что эти слова были приняты всерьез. Услышать такое от врачей было, по меньшей мере, странно, вот эту странность он мне преподнес, ожидая, что я буду с ней делать. А что я мог с ней делать? Где-то в недрах своей души я давно подозревал вмешательство, то ли опеку, то ли интерес, а может быть, и какое-то назначение, которое я получил для своей жизни. Я не хотел вникать в эту планиду, не старался понять, что бы это могло быть, но перестал считать это рядом счастливых совпадений. Хотелось думать, что это не случайности, а вмешательство. Кого именно, для чего? На войне мне виделось это вмешательством любви. Мольба Риммы. Но шли годы, и случайности уже не убеждали, похоже, существовало что-то понадежней. А почему бы нет? Стоит ли противиться? Что мы знаем о том, что мы не знаем? Какие силы существуют в этом мире, неведомые нам, ведь неизвестного больше, чем известного. Стоит ли противиться и сомневаться в их заботе. Может быть, лучше поблагодарить?

В детском саду

Сидит девочка, что-то сосредоточенно рисует. Подходит воспитательница:

— Ты что рисуешь?

— Я? Бога, — уверенно отвечает она.

— Так его никто не видел.

— Теперь увидят.

* * *

«У всех романы, любовь, ревность, а у меня никак нет любви, хоть тресни. Болезнь, что ли? Влюбись, мне говорят. А как? Если только заговорю, чуть-чуть потрогаю, и она сама уже загорелась. На все согласна. Никакого процесса не получается. Прямо следует секс и дальше прилипание. Оторвать можно только с кровью. Не затормозить, какой-то я гасильник игры. Полагаются какие-то шуры-муры, тары-бары, фигли-мигли…»

* * *

Нынешняя власть поверхностно образованная. «Брошюрные дети». Обладатели «административных дипломов», «беззащитных степеней». Даже высшее ученое звание «академика» приобретают, имея позорный коэффициент цитируемости, то есть работы, абсолютно бесполезные для науки. Они командуют, они выступают, они на экранах, они в мантиях.

* * *

Его все знают по TV, но в науке никто. Его не цитируют. Если б не TV, никто не знал бы о таком ученом.

* * *

На него производили впечатление не те прогнозы погоды, которые сбывались, а ее непредвиденные капризы, ее выходки. Да и вообще все то, что не подчинялось: непредвиденные грозы, град, наводнения, землетрясения — это происходило, несмотря на все прогнозы погоды, сейсмические станции. Природа была непредсказуема, такой же, какой бывает человек. И то, что она не позволяла себя заранее вычислить, взбрыкивалась, было чем-то приятным. Ему нравилось, что она живет своей недоступной человеку жизнью, нелогичной, не зависимой от всемогущей науки. Он разделял существование на небо и землю. Небо было источником духовной жизни человечества, к небу человек обращался мысленно, всегда смотрел на него со страхом, с любовью; небо будило воображение. И огонь, и дождь, и град — все это было действием неба, но само оно оставалось недосягаемым и виделось ему как-то не материально, оно взирало сверху на него, оно его всегда видело и все могло — поразить молнией, цунами, и он воспринимал его иногда как чью-то волю. Он не смеялся над астрологией, звезды должны были что-то означать. И что-то определять в судьбе человека. На земле все менялось, небо было вечно, оно было таким же и у его предков, и будет и у его потомков.

* * *

Рано или поздно каждый из нас начинает прислушиваться к своему организму. Я не сразу дошел до этого. Он мне сигналил давно — оденься теплее; отдохни, ты устал; хватит, больше не пей… Отстань, я сам знаю — отмахивался я, и он обиженно смолкал. Иногда я отделывался от его укоров, особенно когда болел. «Ничего особенного, все пройдет, пройдет и это…» Проходило. Но не без потерь. Его советы мешали. С годами они звучать стали все тише, глуше. Я понял, что механизм портится. Или слух мой виноват. Не воспринимаю. Как перестаю слышать уличный шум из окна моего кабинета. Нет, так нельзя, так мы с ним потеряем друг друга. Ничего взамен него у меня нет.