Хроника стрижки овец - читать онлайн книгу. Автор: Максим Кантор cтр.№ 65

Это, увы, та же самая чужая судьба в чужих людях – какая осуждалась в случае евреев. И сказать русский гастарбайтер не может: я воевал за Берлин, я сидел во французском лагере, я работал в английской промышленности, я открыл итальянское месторождение.

Нет, общего прошлого совсем нет. Не было 200 лет вместе – русский не воевал на стороне Германии, он воевал против; русский не открывал месторождений в Англии – это совсем чужая страна. Он совсем чужой – и часто приезжает с одним намерением: клянчить. Это печальный факт. И писать про это обидно – и читать обидно тоже.

Слово «русский» стало в мире таким же уничижительным, каким было в России слово «еврей» – и это очень досадно.

Казалось бы: горе должно научить тому, что главное в людях совсем не кровь и не нация – а солидарность. Главное – понимание ближнего и сострадание. Важен не этнос, а союз трудящихся. Несть ни эллина, ни иудея – но только сострадание униженному и любовь к ближнему.

Казалось бы: надо извлечь урок из сегодняшней печальной судьбы – и судить людей только как людей, и никогда не обсуждать кровь и расу. Вот, уже наглядно видно – как глубоко может упасть народ. Ведь видно же, как это обидно. Но вины народа в этом нет – есть просто горе.

Так научитесь видеть просто людей в других.

Некогда Цветаева написала: «В христианнейшем из миров – все поэты – жиды».

А сегодня можно сказать и так: все русские, и все гонимые, и все потерявшие свою историю и утратившие свое прошлое – они все стали сегодня жидами.

Так поймите, каково это – быть в беде. Так научитесь протягивать руку всем. Научитесь состраданию и единению всех со всеми.

Но нет – это для людей непосильная задача.

Дело обычное: правозащитник назвал меня сталинистом. Это спорт такой: прогрессивные доносы писать. А «сталинист» – есть самая распространенная форма доноса, так семьдесят лет назад писали «NN – троцкист». Изменилось немногое. Раньше писали в органы, что сосед слушает «Голос Америки», а сегодня пишут, что оппонент – «сталинист».

Замечу мимоходом, что авторы доносов не понимают значения термина: «сталинизм» – есть особая фаза развития Советской власти, отказавшейся от мировой революции. Слово используют, чтобы указать на приверженность тоталитаризму – вяжите злодея, граждане! К доносам пристрастились давно: чего другого не умеют, а оперу пишут охотно. Скажем, специалистов по Ренессансу в стране по пальцам можно пересчитать, а специалистов по гражданской совести – тьма. Романов, картин и симфоний написали удручающе мало, а разоблачительных записок – ну очень много. Открываешь газету, а там бурление: тот – охотнорядец, этот – сталинист, а иные – патриоты. И подано это горько: мол, избавляемся от трагического наследия ГУЛАГа, а тут вот есть некоторые… Например, человек любит Родину – стало быть, этот гражданин – сталинист, легко доказать. Когда Советский Союз был сильным? – безусловно, при Сталине. Вам нравится, что ваша страна – сильная? Значит, вы сталинист – тут и отпираться бесполезно. И – пишут. Так было принято всегда. Например, на моего отца, Карла Кантора, написал донос его соученик А. Суханов – поводом было то, что мой отец не поддержал тост Сталина «За терпение русского народа», папе не понравилась формулировка, а его товарищ запомнил – и не промолчал.

Сегодня поводы для доносов иные. На меня донос сочинил правозащитник Дмитрий Хмельницкий, автор предисловий к книгам Резуна-Суворова и борец со сталинизмом, человек непримиримый. Хмельницкий назвал меня «сталинистом» в связи с тем, что я не поддерживаю версии о том, что это Сталин начал Вторую мировую войну. Некоторые считают это доказанным фактом (Резун-Хмельницкий – Латынина), я же в этом сомневаюсь. И мало того, я считаю, что нацистские лагеря были страшнее советских. Думаю, что лагеря смерти Освенцим-Треблинка и Майданек были страшнее, нежели ГУЛАГ, – просто потому, что это были лагерями уничтожения. Исходя их этих пунктов, Хмельницкий пришел к выводу, что я «сталинист». Обвинение не менее серьезное, нежели в сталинские года обвинение в троцкизме; подобные обвинения дают, чтобы уничтожить в глазах общества. В нашей семье сталинистов отродясь не было. Оскорбление нелепое, поскольку вся жизнь моя и моей семьи доказывает обратное. Мы биографии не прячем и биографий не стесняемся. Они чистые.

У Сталина было выражение: «Сын за отца не отвечает». Так вот, я отвечаю за своего отца и за деда отвечаю. А за меня отвечает мой сын. Так бывает, когда в семье нет и быть не может вертухаев и гэбэшников. И мы ничего не скрываем: простые судьбы. Не разделяю версию Резуна-Суворова о том, что Сталин спровоцировал Вторую мировую войну и растлил Гитлера, не люблю капитализм, терпеть не могу современный декоративный авангард; сомневаюсь в том, что демократия – лучшая из возможных форм общественного устройства. Да, все это правда – именно так и есть. И Родину тоже люблю, не считаю возможным критиковать патриотов за то, что они любят свою родную землю – такой грех тоже есть. Автор доноса назвал такую безоглядную некритичную любовь к родным соснам «похабством» – ну что поделать, но сталинизм-то при чем?

Одна из фраз в либеральном доносе меня зацепила – сказано было мимоходом, но хлестко. «Мой отец, в отличие от Кантора, всегда был антисталинистом». Как же надо наловчиться, чтобы очернить человека походя; например, этот прием исключительно был развит у советских журналистов – они мимоходом гвоздили лидеров капиталистических стран. И как ответишь? Трудно вообразить, чтобы оплеванный Аденауэр или Тито стали опровергать зоила. И несколько месяцев я не мог решиться рассказать о Хмельницком – все как-то неловко было. А потом решился – именно вот эта самая фраза об отце Хмельницкого и стала причиной. Сергей Григорьевич Хмельницкий, отец Д. С. Хмельницкого, был профессиональным агентом-провокатором, штатным стукачом КГБ на протяжении многих лет. Он донес и отправил в лагеря нескольких человек, известных поименно и оставивших воспоминания. Он был профессионал своего дела. Его стараниями в лагерь отправились Брегель и Кабо (см. воспоминания Владимира Кабо «Дорога в Австралию» – это надо прочесть, полезное чтение). Его стараниями осуждены Синявский с Даниэлем. Когда товарищи разоблачили Хмельницкого, он переживал. Он говорил так: «Вы только пять лет жизни потеряли, а мне всю жизнь ломаете». Он бежал от презрения людей в Среднюю Азию. Потом оказался в Германии, где стал германофилом. В Германии обслуживал уже новую власть – так, как до него обслуживали Власов, Краснов и Шкуро, – рассказывая нелицеприятные вещи про былую родину и ее сталинскую идеологию. В Германии про Сергея Хмельницкого писал Фридрих Горенштейн. Писал так: «О деятельности Сергея Хмельницкого достаточно полно писали Андрей Синявский, профессор Эткинд, писали жертвы его преступлений – те, что остались живы (не уверен, все ли известны и все ли пережили). И сам Хмельницкий не может отрицать своих преступлений, по крайней мере тех, о которых стало известно, когда жертвы в середине 50-х начали возвращаться из концлагерей, куда их Хмельницкий засадил. Когда двое художников, кстати, евреев, хотели привлечь его к ответственности, он начал клянчить прощения, а затем, вместе с семейкою, бежал из Москвы в Среднюю Азию, ибо Сергей Хмельницкий, как сказал о нем один из друзей, хорошо его знавший, был хуже, чем стукач, – он был провокатор палаческого учреждения при Совете Министров. Сам занимаясь полудиссидентской деятельностью, он привлекал неопытных молодых людей, а потом выдавал их. Будучи знакомым и, якобы, приятелем Синявского и Даниэля, он на организованном неосталинским КГБ процессе литераторов усугубил судьбу Даниэля, способствовал усиленному режиму заключения, чем предопределил скорую смерть, то есть выступил в качестве свидетеля обвинения». Так пишет Горенштейн. Впрочем, это самая мягкая цитата. Читатель найдет более сильные – у Кабо, например. Когда большинство жертв померло, Хмельницкий написал разоблачительно-кокетливые мемуары «Из чрева кита» – в которых остроумно повествует о том, что он был дитя своего времени и не мог поступить иначе. «И довольно об этом!» – покаявшись, восклицает в мемуарах стукач-германофил. И его сын, ставший правозащитником, пропагандист Резуна-Суворова, разоблачитель «сталинистов» тоже говорит: «Отец раскаялся». В чем? В том, что много лет сажал друзей в лагеря? Или в том, что профессия была такая – доносить на людей? Вряд ли навыки отца были утрачены. Навыки были взлелеяны в семье, выпестованы, выхолены: теперь доносят иначе, иными словами и в иные органы. Но доносят – не переставая. Это семейный подряд – не заметили? Доносят на свою постылую страну, доносят на ее историю, доносят на тех, кто по неосторожности любит родину в те времена, когда она, корявая дура, уже полностью разоблачена. Стукачи занялись антисталинской пропагандой и антисталинской борьбой – но ровно ничего не поменялось. Так переходили под другие знамена проверенные гитлеровские палачи: Клаус Барбье и Гальдер, Гелен и Шеленберг – избегли казни и перешли на службу к американцам; опыт бесценен! «Лионский мясник» Клаус Барбье был делегирован в Боливию подавлять Че Гевару – опыт борьбы с партизанами под Лионом пригодился. Гитлеровцы служили демократии верно: они ведь прежде всего солдаты, умеют хранить преданность присяге. И у русских стукачей прописка поменялась и номер партбилета стал иной – но работа-то прежняя! Теперь надо против Сталина бороться – и разоблачать, разоблачать, разоблачать врагов народа. Ох, как они ненавидят эту сиволапую былую родину Россию! Какие едкие слова найдутся, чтобы заклеймить тех, кто предан ее тоталитарной природе, закрытому обществу! И никак не возьмет в толк то «открытое общество», которое наняло их на работу, что оно наняло на работу – негодяев и предателей. Резун-Суворов был шпионом, и методы его работы с историческим фактами – шпионские: шпион думает, что, найдя под ковром неизвестную записку, он изменил представление о мире. Да нет же, это просто психология глупого шпиона: на самом деле под всяким ковром лежат записки, а история – это наука совсем про другое. Но дело даже в ином, все еще более печально. Как же так получается в нашей истории, что внуки вертухаев и дети стукачей полномочно представляют нашу совесть? Как так получается, что внуки и сыновья расстрельщиков возглавляют протестные колонны – борясь с режимом – и только о своей родне умалчивают? Как так получается, что из секретарей комсомола понаделали миллионеров, а из стукачей – борцов за демократию? Что же это за мерзость такая?