Юные годы медбрата Паровозова - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Моторов cтр.№ 77

В течение часа я тщетно пытался повторить подобное. Весь до крови изрезался, забрызгал не только столик, но и шкаф с лекарствами, стекло битых ампул противно хрустело под ногами.

– Да, заставь дурака Богу молиться! – оглядев поле битвы, с явным удовольствием произнесла Царькова. – Смотри не вздумай никому сказать, у кого подсмотрел. Сам не позорься и меня не впутывай!

Но теперь сбивать носики получается у меня не хуже, чем у самой Тамарки. И драгоценные мгновения на спиливание я не транжирю.

Насаживаю на шприц не сердечную, а обычную внутримышечную иглу. Да и та мне кажется уж больно здоровой. Пока Суходольская колет, я подсоединяю его к монитору. Этого картиночного, щекастого карапуза с остановившимся сердцем.

На мониторе асистолия, сокращений нет. Хотя это и без приборов видно. Суходольская качает, а я набираю второй шприц. Не успеваю насадить иглу, как Лидия Васильевна выдыхает:

– Есть!

Пошло сердце. Бьется часто, как бы в фибрилляцию не сорвалось. На всякий случай подкатываю мыском ноги дефибриллятор. Но почти сразу ритм выравнивается до ста сорока ударов в минуту. Для такого возраста – практически норма. У меня самого сейчас точно не меньше.

Теперь в наборе для подключички нужно срочно поменять катетер на детский, он тоненький, непривычный. Иглу вытряхиваю тоже не стандартную, а самую маленькую “дюфошку”. Но и она выглядит огромной по сравнению с узенькими плечиками и тоненькой шейкой. Пока Суходольская пунктирует, я хоть и помогаю, но ловлю себя на том, что малодушно прикрываю глаза. Нельзя маленьких ребят такими страшными иголками колоть.

Заведующая смотрит на монитор, регулирует капельницу, а я начинаю мыть желудок. Суходольская сама завела зонд, мне не доверила. Я по красным пятнам на лице и другим признакам вижу, насколько она сейчас напряжена. Пока мы колдуем у койки, глазастая девушка – фельдшер “скорой”, – нервно ломая пальцы, докладывает.

Мальчика зовут Сережа. Ему год и четыре. Его мама сегодня приехала в Орехово, навестить свою сестру. Та немного приболела, вот они купили авоську апельсинов и отправились в гости. Сестра обрадовалась, потискала племянника, потетешкала, пощипала за пухлые розовые щечки, пощекотала, посмеялась вместе с ним.

Потом посадила малыша на тахту, дала в руки красивую книжку с картинками и отправилась с его мамой на кухню, попить чайку и поболтать. Сережку можно было спокойно оставлять одного, он рос покладистым мужичком.

И действительно, пока они чаевничали, болтали и ели привезенные апельсины, из комнаты не долетало ни звука.

– Какой же у тебя парень молодец! – похвалила сестра. – Других на секунду бросить нельзя, сразу в крик, а твой уже полчаса книжку изучает.

– Это точно! – согласившись, кивнула мама. – Ты помнишь, Сережка и совсем грудным плакал мало, а теперь и подавно, даже когда полные штаны надует.

Они посмеялись, еще выпили по чашечке, а потом отправились щупать Сережкины штаны.

Сережа лежал на тахте и спал, уткнувшись лицом в раскрытую книжку. Спал уж очень крепко. Да и ручка как-то странно вывернута. И щечка почему-то бледная. В кулачке он сжимал какую-то стеклянную трубочку.

– Сережа! – понимая, что случилось что-то совсем нехорошее, позвала мама, у которой моментально пересохло во рту. – Сережа, ты чего?

Она подхватила его, приподняла, встряхнула. Голова бессильно мотнулась. Черные, страшные, закатившиеся глаза на белом, как бумага, лице.

Трубочка выпала из ручки. Не трубочка, а стеклянный пенал от лекарства. Пустой. Надпись на желтой бумажке: “Гедеон Рихтер. Беллоид. Драже, 50 штук. Сделано в Венгрии”.

– Когда мать с ним на улицу выбежала и нас остановила, он еще дышал! – взволнованно продолжала девушка со “скорой”. – У меня ведь антидотов никаких, даже капельницы и то нет. Мы на подстанцию возвращались.

Молодая, наверное – моя ровесница. Обычно таких на линию одних не ставят, вот и ей доверяют только перевозить больных из одного стационара в другой.

– Он минут за пять до больницы остановился, – заморгала та, – я и качала и дышала! Все правильно старалась делать! Все как вы научили! Я же осенью у вас в отделении на курсах была! Но он никак не заводился!

Она вдруг заплакала.

– Молодец! – серьезно произнесла Суходольская, продолжая смотреть на монитор. – Молодец, не плачь. Без тебя у нас ничего бы не получилось. В любом случае только массировать – уже хорошо. А ты еще и дышала.

Никаких целых таблеток я так и не отмыл, растворились, подлюки. Все пятьдесят штук и двух грамм не весят. Драже беллоида крошечные, с булавочное ушко, глазурью покрыты, сладкие. Вот Сережа их все моментально и слопал, как конфеты. Смышленый какой парень, сумел пробочку открыть.

Маленькие “конфетки”, да удаленькие. Три яда вместе. Красавка, спорынья и барбитурат. Одной упаковкой запросто можно трех взрослых на тот свет спровадить. Не стоит оставлять такое в изголовье кровати, особенно когда ждешь в гости маленького племянника.

Пришла Светка-лаборантка кровь брать. Куда колоть – не знает. Такие пальчики крохотные, что любой растеряется. Да и вообще по сравнению с ним наша стандартная койка каким-то бескрайним полем кажется.

Сережа на глазах стабилизировался, порозовел, давление держит, жилка на шейке бьется, монитор синхронно пищит, ручки-ножки теплые. Правда, зрачки широченные, черные, но это конечно же действие красавки, хотя все равно страшно: а вдруг мозг полетел?

Мы уже вызвали детскую реанимацию из Филатовской, когда вспомнили про мать.

Обычно в такой ситуации всегда выходит врач, тем более что Суходольская умеет с родственниками говорить как никто другой. Но в этот раз она не захотела оставлять Сережу, а отправила меня.

Сережина мама сидела на лавке в гараже, обхватив себя руками, раскачивалась и смотрела под ноги. В гараже дула турбина, разгоняя горячий воздух по отделению. Было жарко, как в Сахаре, но ее колотило в ознобе. Лишь звук моих шагов заставил сжаться и замереть.

Кофта поверх ситцевого халата, на ногах одна тапочка. Значит, успела в гостях переодеться, а когда выскочила на улицу в чем была, вторую тапочку где-нибудь в сугробе потеряла.

Я присел рядом и тронул за плечо. Ее стало снова трясти. Страх еще не произнесенных слов.

– Он жив! – говорю я главное. – Жив, но пока без сознания, и сейчас к нему нельзя.

Замерев на мгновение, она медленно поднимает голову. Мне кажется, не совсем понимает, что я сказал. Повторяю.

И через секунду ее как прорывает, сползает с лавки и начинает рыдать. Сквозь слезы пытается что-то сказать, но разобрать трудно. Еще бы, он же у нее на глазах в машине остановился.

Пойду-ка ей чаю налью. Но, как назло, ни сахара, ни заварки нигде нет, буфетчица, по обыкновению, все домой утащила. Ну что же, тогда придется что-нибудь седативное придумать. Точно, в такой ситуации лучший чай – это реланиум. Тем более чего-чего, а реланиума, в отличие от заварки, у нас всегда навалом.