Юные годы медбрата Паровозова - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Моторов cтр.№ 59

У него действительно было два бумажника. Один – для мелких купюр, другой – для крупных. Причем денег было в обоих кошельках стабильно много, что меня всегда удивляло. Зарплата у преподавателя в медицинском училище была небольшая.

Я часа два бегал по магазинам, затем возвращался и передавал нагруженную сумку секретарю директора Тане. Вечером, когда училище пустело, мы закрывали дверь на замок и приступали. В приемной директора Таня с подругой накрывали на стол и приглашали нас с Георгием Эдуардовичем. Начинались наши вечерние посиделки вчетвером.

Говорил почти всегда один Георгий Эдуардович. Ему здорово удавались миниатюры – причем такие, с которыми по понятным причинам он не мог выступить перед всеми студентами. А еще его коньком был жанр матерного анекдота. Во время перекуров он подкалывал себе инсулин.

– Жить нужно весело, Моторов! – подмигивая, говорил Георгий Эдуардович, доставая шприц из стерилизатора. – Вот мне осталось-то всего ничего, лет десять, не больше!

Он ошибся ровно вдвое. Его не стало через пять лет.

Ну понятно, что с таким весельем уж точно было не до того, чтобы учить фармакологию. А когда семинары начал вести Эфедрин, я и вовсе перестал посещать данный предмет. Видимо, в знак протеста.

И тут перед летней сессией выяснилось, что я по фармакологии не аттестован. Быть неаттестованным еще хуже, чем иметь двойку. Но, говоря начистоту, предмета я не знал. До экзамена оставалось всего несколько дней.

Георгий Эдуардович каким-то образом прознал о моих неприятностях и сам тогда поймал меня в коридоре.

– Знаешь, Моторов, чем хороший студент отличается от плохого? – спросил он. И продолжил: – Хороший студент подгонит тачку к дому преподавателя и отвезет его с ветерком на экзамен. И получит заслуженную пятерку в зачетку. А плохой будет над книгами чахнуть, зубрить, чтобы в лучшем случае жалкую тройку заработать!

Мне не надо было намекать дважды. Утром перед экзаменом я сидел в такси перед подъездом дома, где жил Георгий Эдуардович.

– Сегодня экзамен буду принимать у одного Моторова! – объявил он с порога в ответ на радостный визг нашей группы.

Затем подошел к столу, за которым сидел обалдевший от такого визита Андрей Федорович. Сгреб у того часть билетов и присел рядышком, насколько позволяли его полтора центнера.

– Ну что, двоечник, тяни! – расхохотался он, поглядев на часы. – Да, и вот что, тому, кто отвечает без подготовки, я всегда ставлю на балл выше!

Ну я и пошел без подготовки городить такую ересь, что у подслушивающего флегматичного Эфедрина очки запотели. Даже Георгий Эдуардович проникся.

– Так, все, достаточно! – махнул он рукой, прерывая мой поток красноречия. – Выпиши мне атропин в инъекциях.

Меня хватило лишь на то, чтобы поставить три точки после R P.

Георгий Эдуардович взял этот рецепт, внимательно прочитал, кивнул. Раскрыл мою зачетку, почесал голову, вздохнул, нарисовал оценку, расписался. Взял мой листочек, написал что-то и на нем. Протянул мне зачетку с листочком и показал пальцем на дверь.

– Сынок! – весело сказал он. – Поздравляю тебя с завершением курса фармакологии! Можешь идти! Я за тебя спокоен.

В коридоре я посмотрел. В зачетке стояло “отлично”, а на листочке большими буквами было написано: МУДАК!

Когда я начал работать в реанимации, то понял, насколько прав был Георгий Эдуардович, давший мне такую объективную характеристику. В нашем отделении без знаний фармакологии я чувствовал себя законченным болваном. Я ничего не понимал, что происходит вокруг. Почему, например, при остановке внутрисердечно вводят хлористый кальций? Зачем капают соду, что такое нейролептики и каков механизм действия миорелаксантов? И мне было очень стыдно.

Вот почему я в то время начал частенько наведываться в магазин “Медицинская книга”, что находился на Комсомольском проспекте, и форсированно латать бреши в образовании.

Учебники, справочники, пособия по фармакологии, анестезиологии и реанимации стали, как ни странно, моим любимым домашним чтением. Через пару лет я уже понимал многие вещи. Что, например, произойдет, если то или иное вещество попадает в организм, какие эффекты почему и когда наступят и на какой рецептор в клетке это вещество сядет. Я знал, что будет, когда выделится ацетилхолин и когда – адреналин. Как в ответ отреагирует частота сердечных сокращений, давление, величина зрачка и, самое главное, почему.

Помимо всего я мог заняться и всякой ерундой, лишенной практического применения. Взять и написать многие цепочки превращений, например как тирозин через дофамин переходит в норадреналин.

Видимо, по этой причине новая сестра Вера Донцова нашла во мне родственную душу.

Я даже записал и подарил ей несколько интересных, по моему мнению, пленок для коллекции.

И наконец настал тот день, вернее вечер. Было около восьми. Я работал во втором блоке с Таней Богданкиной. А на шестой койке доходил больной. По имени Анатолий, по фамилии Мерзавкин. Он служил грузчиком в “Трансагентстве” и где-то, может даже и на работе, получил разводным ключом по голове. Его прооперировали, удалили внутримозговую гематому, но Мерзавкин продолжал находиться в глубокой коме, а за него дышал аппарат.

Ухудшаться он начал еще утром. Стало падать давление, нарастать брадикардия. По всему было видно, что прогрессировал отек мозга. Мы, конечно, сразу засуетились, но все, что предпринималось, к успеху не приводило. К вечеру давление практически не определялось, а пульс был не чаще сорока. Я повесил очередную банку с допамином, подождал минут двадцать и позвонил в соседний блок Вере Донцовой:

– Вера, как только тебе свистну, беги в пультовую, я Мерзавкина на монитор вывел!

А сам отправился в ординаторскую за Кимычем. В ординаторской по телевизору шел хоккей. Играли наши с чехами. Кимыч в тот день дежурил по другому, первому блоку, но наш блоковый доктор Мазурок был на каком-то сложном вызове в роддоме. Кимыч нехотя поднялся с дивана и пошел смотреть Мерзавкина.

– Леша, ну ты же понимаешь, – сказал он, полистав историю болезни, – если у больного с ЧМТ [4] на фоне искусственной вентиляции такая картина, тут уже ничем не поможешь. Он же вклинивается!

“Вклинение” – это такой специальный термин, означающий, что отекающий продолговатый мозг сдавливается костными структурами черепа. Тут уж действительно без вариантов. Кимыч был прав на все сто.

Я успел позвонить Вере незадолго до остановки. Мы с Танькой Богданкиной еще пять минут честно реанимировали Мерзавкина, хотя в наших действиях и не было никакого смысла. Потом бросили. А Вера получила только две пленки из трех в свою коллекцию. Она сама все поняла по отсутствию массажных толчков на мониторе.

Я опять пошагал за Кимычем. Он бы нипочем не сдвинулся с места, но тут в матче объявили перерыв. Началась программа “Время”. Кимычу снова пришлось преодолеть те полсотни метров, что разделяли второй блок и ординаторскую.