Совсем другое время - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Водолазкин cтр.№ 28

– Это не коляска, – повторяла сотрудница молочной кухни Циля Борисовна Прозумент. – Это шедевр прикладного искусства.

На молочной кухне генерала уважали. Ему выдавали самое лучшее молоко, называли его папочкой, а Варвару Петровну мамочкой, и генералу это нравилось. В свою очередь, сотрудникам молочной кухни нравилось, что настоящий боевой генерал занимается вещами столь мирными. В этом им виделся символ чего-то такого, что они и сами не умели толком выразить, отделываясь (и что вы скажете за такого генерала?) лишь риторическими вопросами и междометиями.

В отличие от отца, говорить Филипп начал рано. Вместе с тем из всего произнесенного Филиппом в раннем возрасте (как, впрочем, и впоследствии) в памяти свидетелей не задержалось почти ничего. На этом фоне темпераментное молчание будущего генерала было более красноречивым. Справедливости ради стоит отметить, что и Филипп, несмотря на свою раннюю способность говорить, пользовался ею не очень охотно. Речь Филиппа сводилась преимущественно к называнию необходимых ему предметов, а поскольку потребности его всегда были на удивленье малы, соответственно скупыми оказывались и его фразы.

Филипп не был глупым ребенком. При необходимости он справлялся с самыми сложными задачами – в школьном и нешкольном смыслах. Главное отличие его от отца состояло в том, что очень мало задач на свете он осознавал как необходимость. Всё, что ни делал в своей жизни генерал, было для него необходимостью – других причин для своей активности он попросту не имел. Что (спрашивала в свое время А.Дюпон) [48] в генеральской жизни можно превращало в нужно, что выковывало эту жизнь как непрерывную цепь необходимостей? Чувство долга? Честолюбие? Жажда деятельности? Все эти качества вместе, определяемые как жизненная сила? Это (утверждала А.Дюпон) было в генерале. И этого (утверждала Зоя) не было в Филиппе.

Подумав, мать отдала десятилетнего Филиппа в филателистический кружок. Мальчика научили брать марки пинцетом, но интереса к филателии у него не возникло.

– Это развивает, – любила повторять Варвара Петровна.

– Это свивает, – сказал однажды генерал.

Собирание марок ему казалось делом убогим. В филателистический кружок Филипп ходить перестал.

Окончив школу, Филипп, по настоянию матери, поступил на заочную учебу в Институт легкой промышленности. Легкая промышленность не была призванием Филиппа и в сферу его интересов (остается неизвестным, существовала ли эта сфера вообще) никогда не входила. Вместе с тем какого-то специального неприятия легкой промышленности Филипп также не проявлял (в самом определении промышленности слышалась ему какая-то воздушность) и против поступления в институт не возражал.

Будучи студентом-заочником, Филипп работал лаборантом в институте Магарач. Получив высшее образование, он стал старшим лаборантом. И хотя на этом карьерный рост Филиппа остановился, впервые в своей жизни он обрел настоящее увлечение: это была дегустация вин. Не вполне правы те, кто объясняет это увлечение его якобы изначальной склонностью к алкоголизму. В определенном смысле такая точка зрения основывается на высказывании самого генерала, предположившего однажды, что алкоголизм – удел людей низкоэнергетичных. Сказано это было по другому поводу, без особых пояснений того, что следует подразумевать под энергетичностью, но спустя какое-то время фраза была отнесена к сыну генерала.

На деле же первоначальной страстью Филиппа была именно дегустация. Уже через несколько лет работы в Магараче он без труда не только определял на вкус любую марку крымского вина и год урожая, но называл даже точное место расположения виноградника на склоне горы. Сотрудникам института Магарач запомнились проводимые им сеансы дегустации, когда он, рассказывая об особенностях сорта, волновал вино легким движением кисти и наблюдал его медленное жирное стекание по стенкам бокала. [49]

На самые ответственные крымские дегустации приглашали именно его. Тихая речь Филиппа, его длинные меланхоличные пальцы производили на партийную элиту неизгладимое впечатление. И хотя под рассказы о голицынских подвалах высокие гости просили выставить заодно и бутылку-другую «Столичной» (вместе с солеными огурцами они предусмотрительно содержались в холодильнике), их уважительного отношения к знаниям дегустатора это не уменьшало.

Филипп действительно спился. Разумеется, это не произошло в одночасье, как склонны утверждать отдельные сотрудники института Магарач. Их утверждения объяснимы, поскольку в основе своей являются попыткой развести такие понятия, как дегустация и алкоголизм, и защитить таким образом честь мундира. Называя 1965 год в качестве даты сползания старшего лаборанта к алкоголизму, они закрывают глаза на то, что и до 1965 года потребление им алкоголя очевидным образом выходило за рамки дегустаций. [50] Другое дело, что именно этот год в истории падения Филиппа оказался роковым: в 1965 году умерла Варвара Петровна. Она была единственным человеком, который удерживал Филиппа над давно маячившей пропастью.

Отношение его к отцу было уважительным, но его нельзя было назвать любовью. То есть, может быть, это была и любовь, но любовь, предпочитавшая по возможности со своим объектом не встречаться. Общения с отцом Филипп избегал с самых ранних лет. Генерал никогда не был груб с сыном и даже не повышал на него голоса, но от этого их отношения не становились теплее.

Фрейд был здесь ни при чем. Если Филипп и ревновал отца к кому-то, то, скорее всего, к судьбе, раздающей близким людям такие неравные подарки. Он чувствовал себя тенью своего отца, и это его раздражало. Абстрагируясь от личных особенностей Филиппа, уместно спросить: а можно ли было вообще любить человека, подобного генералу? Варвара Петровна считала, что можно.

В конце концов сложилось даже так, что генерал ночевал в одной комнате, а Варвара Петровна с сыном – в другой. С точки зрения прописки такое разделение представлялось безукоризненным. В одной комнате жило семейство Колпаковых, в другой – генерал и в третьей – Варвара Петровна с Филиппом, чей отец так никогда и не был официально установлен. Впрочем, даже официально установленное отцовство никогда бы не отменило разительного несходства генерала с его сыном.

Смерть Варвары Петровны обернулась еще большим отчуждением между ними. Теперь они уже почти не общались. Возвращаясь с работы, Филипп запирал свою комнату изнутри. О происходившем в комнате можно было судить лишь по ночным его выходам в туалет – с паралитическим шарканьем ног и судорожным ощупыванием беленых стен коридора. О том, что происходило у него на работе, также не было ничего известно, хотя ранние его возвращения домой в холодные дни вызывали неизменные вопросы у семьи Колпаковых. Время от времени знакомые рассказывали генералу, что сын его подолгу сидит на лавках в бывшем Царском саду. Что, навалившись на перила, стоит на мостике через реку Учан-Су или попросту дремлет в буфете автовокзала. Генерал молча кивал в ответ. Встречая своего сына в дневное время на набережной, он понял, что Филипп уже нигде не работает. От предложенной генералом помощи (в том числе – денег) Филипп отказался. В конце концов он исчез.