Будто услышав Диму, Лера последний раз тревожно покосилась на него и вдруг расслабилась, почти обмякла. Поставила пустые бутылки на землю и, засунув руки в карманы, принялась высматривать что-то в лабиринте переплетенных над ручьем крон. По ее лицу блуждала легкая, безмятежная улыбка.
«Да как скажешь», — мысленно шепнул Дима и украдкой вынул кальмара. Еще раз посмотрел на Леру, но девушка этого не заметила: ее вдруг чрезвычайно заинтересовала куча хвороста у противоположного берега. У нее был настолько невинный вид, что Диму охватило холодное бешенство. Первый раз в жизни ему захотелось ударить девушку. Но вместо этого он только насмешливо спросил:
— А если и с ним не повезет, как со мной? Обидно будет, да?
— Не понимаю, о чем ты, — холодно ответила Лера и вдруг жизнерадостно вскрикнула: — Ой, какая жабка!
Сложив ладони ковшиком, она бросилась за крупной узорчатой лягушкой. Погоня так увлекла девушку, что, когда со стороны бананового куста донесся полный ужаса вскрик, она даже не оглянулась.
— Да как скажешь, — угрюмо повторил Дима и крепко сжал гладкий, прохладный металл кальмара.
Перемещение, как и прежде, оказалось мгновенным, но не полным: Дима находился в теле Антона, но при этом продолжал слышать азартные возгласы Леры, чувствовать, как ноги упираются в прохладный шершавый камень. По спине Антона стекал ледяной пот, каждый волосок на теле стоял дыбом, вместо кишок — онемелый, тугой узел. Стальные мышцы окаменели, готовые разрядить убийственное напряжение в диком прыжке назад. Кобра смотрела ему прямо в глаза — и Дима снова подивился ее золотой, сверкающе-переливчатой радужке и круглому зрачку, похожему на бездонный колодец. Желтоватое ребристое подбрюшье вздымалось и опадало, расправленный капюшон слегка пульсировал. Крупные пятиугольные чешуйки на голове поблескивали, как лакированные. Кобра была прекрасна, удивительна в своем математическом, абсолютно функциональном совершенстве, и на какой-то безумный миг Дима задумался о том, что расположение ее чешуи можно описать единой формулой, воспроизвести с помощью короткой, изящной программы.
Змея распахнула пасть, обнажая клыки. Чужое тело дрогнуло, оно требовало отступить, оно хотело жить, — но Дима лишь беззвучно, про себя, рассмеялся. Раньше надо было думать, мысленно сказал он Антону. Отвратительный манипулятор, унижающий других ради собственного удовольствия, да еще и трус к тому же. Правильно Лера решила…
Не раздумывая больше, Дима шагнул на змею, резко замахал руками. Кобра подалась назад, будто изумленная такой наглостью, и сделала выпад. Удар клыков пришелся на середину бедра — так и должно быть, ведь Антон чуть ниже, отстраненно подумал Дима. Черт, больно-то как и очень, очень страшно… но терпимо. «Благородная ты тварь, — мысленно обратился Дима к кобре, — просто хочешь, чтобы я ушел, не хочешь убивать. Я тоже хочу, чтобы он ушел. Мы с тобой друг друга понимаем. Мы всего лишь хотим, чтобы нас оставили в покое, не лезли на нашу территорию, правда? Я давал им возможность уйти. Я предупреждал их, но они не послушались, они проигнорировали меня… Мы с тобой никому не хотим причинять вреда и готовы тянуть до последнего, но знаем, что иногда других вариантов не остается, и приходится поступать жестко. Мы знаем, что некоторые просто напрашиваются».
Дима шагнул вперед, и кобра едва уловимо отступила, качнулась назад, продолжая громко, отрывисто шипеть. Жуткие звуки, рвущиеся из ее распахнутой пасти, больше походили на сиплый лай. Удивительная все-таки зверюга. И такая красивая, такая понимающая. Такая… своя. Дима совсем не хотел делать то, что собирался, но тянуть больше было нельзя. В любой момент кто-то мог отвлечь его, прервать контакт, и когда еще выпадет такой случай? Ничего, она крупная и сильная, Дима не сумеет, не успеет ей навредить. И главное — она поймет. Она сама поступила бы точно так же. «Извини», — виновато шепнул Дима кобре и, прицелившись, опустил ногу Антона ей на хвост.
Он с размаху прикусил кулак, давя рвущийся из глотки крик, потерял равновесие и скатился с камня. Под банановым кустом дико заорал Антон; вопль перешел в нечеловеческий вой. Послышался треск ломающегося кустарника — очнувшийся Антон отступал, не глядя под ноги, бежал сломя голову, подгоняемый болью и паникой. Дима вдруг понял, что перестал дышать, и всхлипнул, усилием воли проталкивая воздух в легкие. Сердце трепыхалось где-то в горле, норовя выпрыгнуть. Теперь он знал, что бывает, когда королевская кобра пускает в ход главное оружие. Не так уж много людей живет с этим знанием. Как же больно…
Дима вдруг понял, что Антону давным-давно пора бы показаться на камнях, но его по-прежнему скрывали заросли. Вопли перешли в тихие, жалобные стоны. Краем глаза Дима заметил, как бежит, ловко прыгая по камням, Вова, как выбирается с другой стороны Лера — из кулака у нее торчит голова обалдевшей лягушки, господи, ну и бред, театр абсурда…
К проломленной сквозь подлесок тропинке, ведущей к банановому кусту, Дима подбежал одновременно с Вовой.
— Что случилось? — спросил тот, тяжело дыша.
Дима открыл было рот, чтобы рассказать о кобре, но вовремя спохватился: он не должен ничего знать. Дима молча пожал плечами. Он надеялся, что выглядит достаточно ошарашенно и испуганно. Нога все еще ныла от воспоминаний о том, как вонзились в нее, вливая яд, змеиные клыки. Пусть это было чужое тело — мозг, запутанный перемещениями, не мог справиться с этими ощущениями сразу. Сейчас это стало только на руку Диме: пусть все видят, что он испуган и растерян. Он услышал страшный крик и не имеет ни малейшего понятия о том, что произошло.
Вова тихо выругался. Дима проследил за его взглядом: из кустарника торчала грязная, потрескавшаяся ступня. Он содрогнулся от ужаса — на какой-то миг показалось, что она отделена от тела, — но, проморгавшись, сумел разглядеть и остальное. Антон лежал на спине, как будто, поспешно спускаясь к реке, поскользнулся, упал, да так и не сумел почему-то подняться. И Дима догадывался почему.
— Помогите, — еле слышно простонал Антон.
Вова окинул заросли вокруг него подозрительным, настороженным взглядом, но все-таки рискнул подняться на берег и зайти с головы парня. Дима, не спрашивая, ухватил Антона за лодыжки; вдвоем они спустили его в русло и осторожно уложили на ровную, чистую базальтовую плиту.
— Что случилось? — снова спросил Вова. — Ты упал, что ли? Спиной ударился?
Антон покачал головой — видно было, что это простое движение далось ему с трудом. Он опустил глаза, показывая вниз. Только теперь Вова увидел кровь на ноге. Он с шумом втянул воздух, рассматривая рваную рану на бедре и еще одну — выше, у самого паха, в лохмотьях прорванной клыками ткани.
— Я пошевелиться не могу, — прошептал Антон. По его заросшим нечистой щетиной щекам покатились слезы. — Вообще не могу, даже пальцем.
Вова гулко сглотнул.
— Змея? — спросил он.
— Кобра…
За спиной тоненько, прерывисто вздохнула Лера; влажно плюхнуло о камень — и освобожденная лягушка неторопливо запрыгала прочь. Вова решительно поднялся с колен.